Узнай меня - Тата Кит

— Не отравлено, — сказала девчонка и в качестве доказательства съела то, что было на вилке. — Хотя, повар из меня не очень, так что вполне возможно, что нам с тобой минут через сорок придётся драться за унитаз. Точно не будешь кушать?

Кушать?! Она приставила к моей башке ствол, затем упаковала в багажник, а сейчас удерживает в заложниках на стуле в толчке и говорит милым голоском такое уютно-бытовое слова — «кушать»? И плевать, что я сам позволил ей, всё это с собой сделать, но играть после всего случившегося заботливую хозяюшка — верх лицемерия и психической нестабильности.

— Ты реально считаешь нормальным — кормить своего пленника? — спросил я у блондинки, которая как ни в чем не бывало ела.

— А как я должна себя с тобой вести? — резко вскинула она голову и посмотрела прямо в глаза. Тон её оказался неожиданно холодным. — Раз в три дня поить водой из унитаза? Или, может, паяльник тебе в жопу вставить? Как? Это только ты и подобные тебе уроды можете издеваться над беззащитным человеком, который не в силах оказать никакого сопротивления. Глумиться, насмехаться, втаптывать лицом в грязь и находить это забавным. Хочешь так?

Её трясло. Голубые глаза приглушенного оттенка вдруг стали яркими и смотрела на меня с такой ненавистью и отвращением, что стало не по себе.

— Тебя когда-то пытали? Издевались? — чуть сощурился я, глядя в ее глаза-блюдца.

— Не твоего ума дело, — бросила она резко. — Ты жрать будешь или нет?

— А если нет? Что тогда придёт на смену стокгольмскому синдрому?

— Тогда… — возвела она взгляд к потолку. Задумавшись, облизала пухлые мягкие губы, сверкнув ровным рядом белых зубов. — Тогда придёт нежный наивный цветок.

— Цветок?

— Угу, — кивнула девчонка и поставила тарелку к себе на колени. Опустила голову, шумно вдохнула и медленно выдохнула. Подняла на меня лицо, от вида которого я растерялся. Крупные слёзы катились по её щекам, нижняя губа дрожала, а в ярких глазах плескался такой страх и отчаяние, что на долю секунды даже мне стало ее жалко. — Эти люди… — начала она говорить, всхлипывая. — …Я не знаю, кто они… Они… Они расстреляли мой дом… А потом, когда поняли, что не убили меня, взяли с собой и увезли куда-то… Они держали меня силой… Наручниками… Издевались… били… Я пережила ужасное…

Чем больше она говорила, тем сильнее текли слезы по ее щекам, и даже я начинал верить всему тому, что она тут несла.

— Как-то так, дедуль, — вздохнула она буднично и утерла слёзы краем футболки. — Как думаешь, кому из нас поверят? М? У меня как раз есть синяки по всему телу, дом разнесен в щепки, даже колотая рана в боку имеется, и плакать я, как видишь, умею отменно. А у тебя что? Всплакнешь?

— Ты точно ебанутая.

— Ну, так что? Стокгольмский синдром — и мы расходимся, или я безупречно отыгрываю свою роль в полиции? — снова поднесла к моим губам вилку с яичницей.

— Есть ещё третий вариант, девочка.

— Какой же, дедуль?

— Я стреляю в твою башку, и моя жизнь налаживается.

— Да? И чем ты будешь в меня стрелять? Харизмой? Обаянием? Сексуальным прищуром? Всё! Стой! Остановись! — застонала она. Раздвинула ноги и прижала пальцы к промежности поверх ткани шортов. — Кажется, ты добился своего. Я теку. Правда, не уверена, что это кровь. Но можешь дождаться месячных, если тебе принципиально видеть мою кровь.

— Ты можешь заткнуться?

— Я не общалась с живым человеком хренову тучу лет. Дай выговориться.

— Сходи в соседний домик.

— Зачем? Я уже нашла себе компанию, которой, если надоест, можно рот заклеить скотчем, — снова вилка оказалась у моих губ. — Ешь, пока горячо, и я пойду спать.

— Я же сказал, что не стану есть с твоей руки.

— Ну, и хрен с тобой, золотая рыбка, — фыркнула она и резко встала. Остановилась у выхода из ванной комнаты. — Решишь лакать из унитаза, делай это тише. У меня очень чуткий сон.