Мой тихий ужас - Кэрри Прай

Уставший от бессмысленных упрёков, я молчаливо сажусь за стол и притягиваю кружку с уже холодным напитком. Следом откусываю хлеб. Моё поведение выглядит неестественным, показательным, вызывающим. И неспроста.

– Во-первых, дурацкий – это ты, папа, – пережёвываю я. – Во-вторых, обещал я не тебе, а Романовой. А её, как ты заметил, нет. Она свалила, надурив нас обоих, помнишь? Разве это не позволяет мне забить на все обещания?

Елисей задыхается. Уголок его правого глаза подпрыгивает.

– Ещё как позволяет, – сам себе отвечаю я, не дождавшись никакой реакции.

Отец молчит, сдерживая себя изо всех сил. Он знает, что любое пререкание – это шаг назад от нашего примирения. Я пользуюсь этим с особой жадностью. Раньше я не придавал значения его покорности, но после странного заявления Сони задумался: как именно он мог её обмануть и мог ли вообще?

– Зачем ты привёл её в наш дом? – спрашиваю я, не осознав суть собственного вопроса. Чёртово письмо подогрело почву для сомнений.

Елисей глотает воздух, будто в панике.

– Что за глупые вопросы? Ты сам всё знаешь. Мы оба провинились перед ней и должны были это исправить.

– Мы? Моя ошибка мне известна. Что же сделал ты?

– Был и остаюсь твоим отцом! – рычит он. – Поверь, этого вполне достаточно, что каяться всю свою жизнь!

– Да уж, тебе не позавидуешь, – ухмыляюсь я, качая головой. – Бедный, бедный Елисей. У тебя не жизнь, а сплошная благотворительность.

Отец всегда был разносторонним мужчиной. В свои пятьдесят два года он возглавлял собственную империю по производству дверей и в тоже время сочувствовал всем тем, кто таковых не имеет. Слишком нравственный, чтобы быть хорошим начальником. Слишком предвзятый, чтобы быть настоящим отцом. Уход Софии сломал его окончательно. И только сейчас я задаюсь истинным вопросом – почему? Он ничего не потерял. Точнее, не лишился того, кого лишился я. Так почему страдает не меньше? Почему каждый раз покрывается испаринами, когда заходит речь о Софии? И почему никогда не говорит о ней, словно боится её имени?

– Когда же ты перестанешь быть таким чёрствым, Тихон? Я из кожи вон лезу, чтобы сломать стену между нами, пресмыкаюсь, как последний болван, а тебя волнуют только уличные драки.

Я прожигаю его взглядом полным презрения.

– Может, пора перестать притворяться? – на этих словах я бросаю кружку на пол. Белоснежные осколки с золотым напылением разлетаются в стороны. На этом оставляю отца. Ухожу, чтобы не завестись сильнее.

На пороге комнаты меня встречает Нелли. Она держит стопку белья и не решается сказать что-либо. Её зелёные глаза полны негодования. Ей довелось слышать множество скандалов, и каждый раз она всё больше беспокоилась.

Без слов обхожу девушку и захлопываю дверь. Хочу убраться отсюда, но та штука, что колотится в груди, так яро тянется к письму. Я перестал читать его на гадком слове, на лживом признании.

Мне ничего не остаётся, как вернуться к компьютеру и по новой перечитать последний абзац. Духа не хватает зайти дальше, но интерес побеждает.

Мне казалось, что я смогла полюбить тебя. Таким как был, есть и будешь всегда. Мне не нужен был другой Тихон. Но тебе ли не знать, что романтичные мысли бьются об скалы реалии. Каждый раз. И наш случай не исключение.

Ты помнишь ту белую чашку с золотым напылением? Ты помнишь ожог заместо «прости»? Помнишь, как невзлюбил меня с первого взгляда?

Нет, Романова, сейчас я помню другое.

Я желал тебя бешено. Уверен, что ты догадывалась, но не могла в это поверить. Когда ты являлась на бой в компании Арса я жутко ревновал, но каждый раз дрался так, будто от этого зависела моя жизнь. Твой обеспокоенный взгляд прибавлял мне сил, а когда ты уходила, я был готов свалиться замертво, будто всё теряло смысл.

Так кто из нас лжец, Соня? Кто оставил тот самый ожог?