Небеса не для нас - Елена Чикина

Правда, в моем случае, не о каком выборе речи не идет. И если мы с Витей снова начнем встречаться, то уж точно не в ближайшее время. Мои чувства ‒ не флюгер, и от направления ветра не зависят.

Взглянув на нас двоих краем глаза, Стас подтолкнул локтем своего запартника и прошептал ему что-то на ухо. Макар обернулся… и мы встретились взглядами впервые после того, как я дала ему пощечину и ушла, назвав эгоистичным подонком.

Я скрестила руки на груди. Не знаю, что он мог прочитать на моем лице. Узнает, догадается, как мне плохо без него, или нет, пожалеет или позлорадствует, будет сочувствовать или подумает, что я легко пережила наш разрыв. Разница здесь будет небольшая. Мне было практически все равно, что он подумает обо мне.

Витя обнял меня одной рукой, и Власов перевел взгляд на него на пару мгновений. Прежде чем он отвернулся, я успела заметить, как в его глазах блеснула ярость. Господи… неужели он так и не перестал меня ревновать?

Кратковременная вспышка радости, какого-то чувства удовлетворения сменилась во мне злостью, сильнейшим беспокойством, чуть ли не паникой. Что если Макар попробует вернуть меня? После того, как он сам, своими руками вышвырнул мое сердце в помойное ведро! Но что, если он пойдет на поводу у того голода, с которым ему было так тяжело бороться, и захочет снова переспать со мной, решит отомстить за те мои слова и одержать над нами с Витей еще одну победу?

Что если мне снова придется цепляться за свою гордость, как за спасательный круг, бороться изо всех сил со своим неразумным сердцем и телом, распаленным воспоминаниями о его поцелуях и объятиях? Нет, нет, нет!

Только не это!..

В глазах защипало, и грудь сдавило от отчаяния. Прошу тебя, Макар, если в тебе остались ко мне хоть какие-то чувства, ради всего святого, ради той доброты, которая, я знаю точно, притаилась где-то в глубине твоего сердца… пожалуйста…

Пожалуйста, не делай этого со мной!

* * *

День тянулся невыносимо долго. Неужели разрыв ‒ это всегда так больно, так ужасно? Людям, которые переживают подобное с гордо поднятой головой, нужно ставить памятник.

Единственное, чего мне хотелось по пришествии домой ‒ снова завалиться на кровать, свернуться калачиком под одеялом и дать выход этим эмоциям. Но я села за стол, достала черный фломастер, выдрала из тетради двойной листок и вывела на нем:

«Ева, не верь ему! Что бы он ни говорил, как бы ни пытался вернуть тебя, это ложь! Даже если он сам будет верить своим словам ‒ ЭТО ЛОЖЬ. Вспомни, как тебе было плохо, и умножь эту боль на миллион. Потому что Макар Власов просто хочет тебя и больше ничего! Больше ничего! Больше ничего!!!»

Я с такой силой нажимала на фломастер, что его стержень превратился в труху. Из моих глаз текли слезы, они падали на бумагу, размывая торопливо написанные неровные буквы.

Сложив листок вдвое, я оставила его на видном месте, как знак для самой себя, как символ, принявший вещественную форму.

Как необходимое напоминание о том, о чем мне нельзя забывать.

Глава 20.2

Так прошла неделя, за время которой не произошло ничего знаменательного. Кроме одного.

Моя боль не пошла на спад, не уменьшилась и не стала терпимей.

Каждый день я приходила в школу, бросала на него один взгляд, и все те чувства, что я пыталась похоронить в себе, тут же всплывали, готовые за один миг растерзать меня на куски. Я прекратила краситься и надевать украшения. Почти перестала разговаривать, даже с Витей, так и не покинувшим, продолжившим поддерживать меня несмотря ни на что. Я превратилась в призрак.

Любой посторонний человек легко мог сделать вывод о моем состоянии, достаточно было один раз на меня посмотреть ‒ темные круги под глазами, бледность, сутулая спина, никак не уложенные волосы, обрамляющие лицо с двух сторон. Одно радовало ‒ едва ли Макар теперь позарился бы на такой «лакомый кусочек».