Небеса не для нас - Елена Чикина

―Ты тоже, как и Витя, не понимаешь, как можно любить такого, как Макар?

―Да, что-то вроде того, но не только. То, что ты описываешь ‒ это зависимость, нездоровая, непреодолимая, буйная страсть, с которой почти невозможно покончить, и о которой через пару лет ты будешь вспоминать с содроганием. Со мной такое было.

―С Тимуром этим, придурошным? ―я хмыкнула.

―Нет, не было у нас с Тимуром ничего непреодолимого ‒ ерунда одна. С Пашей, в которого я была безумно влюблена в пятнадцать лет. Помнишь, я рассказывала тебе?

―Да-да, он же был женихом твоей сестры?

―Точно. К чему я вспомнила об этом ‒ тебе может казаться, что ты не сможешь без него жить, но стоит вам расстаться на какое-то время, и ты вспомнить не сумеешь, что в нем находила. Я несколько месяцев была не в себе, мне казалось, что я люблю Пашу, что он тот самый, единственный. Не представляла, что буду делать без него. Это было самое тяжелое время в моей жизни. Но когда они с сестрой расстались, и он уехал, мои чувства постепенно сошли на нет. Не быстро, за несколько чудовищно мучительных недель, во время которых от боли меня чуть не выворачивало. Но я справилась, и сейчас могу сказать точно ‒ я не любила его. Да я толком и не знала его! Просто нарисовала какой-то образ в своей голове и настолько была им очарована, настолько пристрастилась к присутствию этого человека, что вообразила, будто люблю. Ева, поверь, если вы расстанетесь, это не станет концом света. Будет тяжело, но ты выдержишь, и у тебя все будет хорошо.

Каким-то образом ее слова и приободрили, и расстроили меня одновременно.

―Это любовь. Считать, что любишь и любить ‒ это одно и то же, и неважно, очарован ты настоящим человеком или придуманным образом. А Макар… между нами будто существует какая-то незримая связь. Он намного лучше, чем кажется; за этой грубостью скрывается по-настоящему глубокий человек с настоящей душой и добрым сердцем. Но он так редко показывает его мне! Чаще вытворяет что-то несусветное или говорит что-то ужасное.

―Да, кстати об этом. Не хочется защищать этого Власова малоприятного, но с тобой даже мне, твоей лучшей подруге, порой бывает нелегко говорить. Когда мы разговариваем, мне то и дело приходится выбирать выражения, думать, как ты воспримешь ту или иную фразу. Порой ты обижаешься на вполне невинные слова. Ты уверена, что между вами с Макаром не происходит такого же недопонимания?

Это было неприятно слышать, но в глубине души я понимала, что подруга права. Низкая самооценка ‒ мой злейший враг, именно она и заставляет звучать оскорблениями легкую критику, призванную мне помочь.

Конечно, между нами с Макаром могло происходить сколько угодно недопониманий ‒ мы ведь, на самом деле, совершенно разные люди. То, как он повел себя вчера… Наверное, если бы Макар знал, какую боль причиняет мне своим отношением, он не поступил бы так со мной. Но ведь ему всегда было трудно понять, что чувствуют другие.

―Ну, ладно. Может быть, так и есть,―я вздохнула. ―Спасибо, Мила! Как поговорю с тобой, мне сразу становится в тысячу раз легче на душе, и в голове светлеет. Не знаю, что бы я без тебя делала!

―Всегда рада помочь, ты же знаешь!

После этого разговора я, и правда, смогла немного прийти в себя.

Может, если я стану немного менее ранимой, если он сам научится сдерживать со мной свою грубую сторону, мы сможем быть вместе, несмотря на все эти противоречия между нами. А если все же расстанемся… может быть, Милана права, и это не станет в таком случае глобальной катастрофой, после которой я уже не смогу оправиться, как мне кажется сейчас.

Я вздохнула с облегчением ‒ мне показалось, будто в конце этого тоннеля, что звался моей жизнью, наконец, забрезжил свет. До этого я ощущала себя загнанной в клетку, мне чудилось, словно что бы я ни сделала, как бы ни поступила, в будущем меня ждет одна только боль…