The Мечты. О любви - Марина Светлая

— Вот будущее Нины и Арсена несколько туманно, и тут мы предлагаем вам самим решить, можно ли как-то вывести их из этой туманности. Если хочется.

— Ну а будущее Антонины Васильевны особенно любопытно. Старушка дожила до глубокой-глубокой старости и постепенно разочаровалась в турецком кинематографе. Во-первых, сюжеты повторяют один другой (в отличие от отечественной школы драматургии), во-вторых, усатый с возрастом совсем турок стал. Зато однажды, не один год спустя, жизнь подбросила ей очередной прелюбопытнейший сюжет, о который она едва не сломала мозг, чуть не предав анафеме собственных соседей и всех их родственников скопом. Но потом ей подробно объяснили, что к чему, а она, будучи убежденной атеисткой, смирилась в отношении самых неожиданных союзов между теми, из кого, казалось бы, не должно было сложиться пары.

Мы думаем, что наши намеки на многое из «намечтаного», вы обязательно увидите завтра.

Потому что у нас для вас есть маленький подарок.

Не расходитесь, словом;)

The Мечты о нас

Однажды в небольшом курортном городке

… наступил август.

Мягкий, томный, раскаленный на солнце днем, похожий на парное молоко — ночью. Он лился улицами и скверами. Заглядывал в пролеты между зданий. Забредал в просторные дворы высоток и подолгу зависал в тесных стареньких двориках — и тысячу лет не знавших ремонта, и образцово-показательно отреставрированных совсем недавно.

Август неповторимо, неимоверно пахнул морем. И другого такого запаха на целой земле не найти, потому что здесь он неразрывно, навсегда, необратимо был связан с домом. И уж это-то море — не самое глубокое, не самое широкое, и, видит бог, не самое живописное на свете — у того, кто родился в Солнечногорске, точно никто не заберет, сколько бы лет ни прошло. Его не вырвать ни из воспоминаний, ни из чувства принадлежности этому месту, ни из вен, по которым, наверное, даже кровь течет с высоким содержанием соленой, йодистой, несущей в себе мелкие песчинки и ракушки, воды.

Юрага видел множество морей. Северных, южных, восточных и западных. Он видел десятки озер и два океана. Но когда судьба снова и снова уводила его за собой, он никогда не забывал этого простого знания: его собственный дом пахнет именно этим, самым родным солнечногорским побережьем. А вновь оказавшись на набережной, знакомой с раннего детства, словно напитывался всем этим на годы вперед.

— Женька, стой! — выкрикнул Артем Викторович, прошмыгнувшей между решеток заборчика Женечке, тощей, как сельдь, коричневой, будто бы не неделю на пляже провела, а полгода, и совершенно безбашенной, как и положено ребенку, который без глаза матери несколько одичал за дни отпуска.

— Па, я только ногой потрогаю! — взвизгнула дочь с легким акцентом, который ему слух не резал, но окружающие, наверное, слышали.

— Без меня не вздумай заходить, — проворчал Юрага, пристегивая сначала свой, а потом Женечкин велосипеды. Но какое там. Евгения Артемовна его не слушала. Когда Артем по-человечески, цивилизованно, по лестнице, а не через забор, забегал на пляж, стремясь ее догнать, она уже резвилась у кромки воды, босая и пытающаяся вытащить из рюкзака маску и трубку для подводного плавания. В этом году дочь научилась нырять, хотя на воде держалась все еще скверно. У них оставалась последняя неделя, за время которой они поставили цель обязательно освоить навыки плавания хотя бы по-собачьи. Но прямо сейчас, кажется, Женечка кайфовала от жизни и потому скакала вокруг отца, устанавливавшего зонтик, и повизгивала:

— Па, быстрее! Ну пошли уже!

— Будешь так орать, никто вообще никуда не пойдет, — сказал, как отрезал. Хотя разве мог Артем Викторович хоть в чем-то отказать своей дочери — долгожданной, драгоценной и такой любимой? Конечно, не мог!