Без тебя я не я - Маша Брежнева

По памяти гоню к дому Жени, не сильно обольщаясь красотой ночной Москвы. Мне не до этого. От мысли, что Жене плохо, я становлюсь только злее, что заставляет сильнее вжимать педаль в пол. И все равно это Москва, а не провинция, а добраться в другой район быстро не получается, хотя очень хочется. У Жени во дворе едва нахожу место, куда можно притиснуться, и почти сжимаю зубы, чтобы не бросить машину прямо так, без нормальной парковки. Закончив, хлопаю дверью и яростно нажимаю на ключ, несусь к подъезду и вдруг вижу, что перепутал. Следующий подъезд. Сплюнув и ругнувшись, перебегаю и нажимаю на домофоне один-один-семь.

— Ну же! Жека! — сам с собой разговариваю, обращаясь при этом к ней. — Ну где ты там!

Очень долго, почти вечность я жду, чтобы она просто открыла мне эту дурацкую дверь, а потом лечу по лестнице, не задумываясь, какой этаж. Едва не пробегаю нужный, но торможу, хватаясь за перила. Дверь 117. Мне сюда.

Сразу надавливаю на звонок и только потом соображаю, что можно и ручку дернуть. А дверь-то открыта. Видимо, Женя открыла сразу, когда подходила к домофону.

— Жек! — я прохожу в квартиру и оглядываюсь по сторонам. Свет из ванной узкой полоской падает на пол прихожей, и я, врубив освещение в прихожей, порываюсь в нужную сторону, но Женя выходит ко мне сама. Судя по всему, она умывалась, но это мало ей помогло. Поникший взгляд, темные круги под глазами, опущенные плечи и абсолютный бардак на голове.

А еще она держится рукой за стену.

— Женя… — голос изменяет мне, и я почти проглатываю ее имя вместо того, чтобы громко его произнести.

— Я жива. Нормально все, справлюсь. Ты же это хотел узнать?

Глава 13

— Ничего не нормально! Ты едва на ногах стоишь! — прошлепав нагло ботинками по ковру, обнимаю ее, позволяя ей облокотиться на меня, и сразу чувствую, что тело ее подводит. Ей действительно тяжело держаться, и она зачем-то храбрилась ради меня. — Сейчас, Жек.

Подхватив ее под коленями, поднимаю на руки и переношу в комнату, тут и невозможно запутаться в планировке однушки. Осторожно опускаю Женю на расстеленный диван, но хотя я обращаюсь с ней максимально нежно, слышу легкие протестные стоны.

— Женя… Что с тобой?

Схватив края одеяла, она прикрывает им живот и стискивает зубы.

— Я сделала аборт.

От этой новости меня едва не разрывает пополам внутри, и та самая тревога, что пульсировала по венам весь вечер, вдруг получает свое объяснение.

— Что?

— Аборт, Ян.

— От него? Он что, не захотел ребенка?

— Не захотел. Обвинил в том, что виновата я одна и пообещал выгнать из театра. А заодно рассказал, какое я дерьмо на сцене.

— Тварь.

— Это уже не имеет значения. Все уже сделано.

— Женька…

Не могу представить, какую боль она сейчас чувствует, но мне тоже больно. Нет, не физически, но внутри меня — боль. Вместе с ней. За нее. Так было раньше, например, когда после первой зимней сессии она слегла с бронхитом и не разрешала приезжать к ней в Москву. Я оставался дома и сходил с ума, как Эрика говорила, «разве что головой о стены не бился».

Наспех разувшись и скинув куртку, сразу сажусь рядом с ней и очень осторожно глажу ее щеку. А Женя, прикрыв глаза, пытается бороться со слезами. Я их не вижу, но уверен, что они есть внутри нее.

— Операция была тяжелой?

— Все прошло в штатном режиме. Мне так сказали. Но потом было очень плохо, а меня уже вечером выписали. Я даже за руль не смогла сесть.

— Хочешь, я завтра вечером пригоню к тебе машину? Скажи, откуда забрать.

— Ян, ты не должен…

— Тихо. Сам знаю, что я должен, а что нет. Таблетки какие-нибудь тебе надо пить?

— На тумбочке лежат.

— Принести воды?

— Я справлюсь, Ян. Езжай домой.

— Я побуду с тобой.

— Почему ты помогаешь мне? Я ведь бросила тебя. Мы теперь чужие.