Мои ладони с такой силой сжали резные решётки окна, что потекла кровь. Крик застыл в горле. Словно в страшном сне я смотрела, как Кемаль поднял руку, призывая к молчанию. Что-то отрывисто спросил на древнем языке пустынных племен. Хозяин Дубая сделал шаг вперед, на миг закрыв обзор. Я не могла разобрать, что же он говорил, но все стало на свои места, когда в руках Кемаля оказались обрывки бумаги, на которых я писала свой сигнал SOS.

Аль Мактум улыбнулся улыбкой сущего демона, смял записки в ладони и бросил их на землю. Что-то отрывисто спросил. И тишина вновь взорвалась кровожадными криками.

Несколько людей с тележками двинулись к центру круга. Увидев их содержимое, я похолодела от ужаса. Камни и ножи.

Саид сорвал мешок с головы Дубая. Даже в свете костра было видно, как он бледен, как дрожат его губы. Несмотря на ужас, передавшийся мне, мальчик держался с достоинством. Только тяжело дышал и старался не смотреть в глаза обезумевших палачей.

Я все-таки закричала. Сползла на пол, закрыв лицо израненными ладонями. До этого вечера я думала, что самое страшное, что со мной может произойти — секс по принуждению. Увы, Кемаль решил избавить меня иллюзий и показать, что означает непокорность в его жестоком мире.

Слезы смешивались с капельками крови. Меня трясло. Слуги давно покинули шатер, чтобы не пропустить ужасающее зрелище. Если бы шейх Асир остался в поселении, я бы упала ему в ноги и поклялась выполнять любое желание его сына.

Но Кемаль дождался отъезда отца, чтобы никто не мог помешать экзекуции.

Женский крик, полный боли и отчаяния, добавил шрамов моему сознанию. Борясь с головокружением, я вскочила на ноги и с ужасом следила, как к центру «жертвенного круга», путаясь в абайе и рыдая, бежит молодая девушка с татуировкой на виске. Амина. Та, кто воспитала Дубая в чужом мире как своего брата.

Добежать до Кемаля она не успела. Её перехватили за руки стоящие близко бедуины, ударом по спине поставили на колени. Сам Аль Мактум никак не отреагировал на такое жестокое обращение с молодой девушкой. А затем сквозь толпу протиснулся высокий араб, который хладнокровно ударил Амину по лицу.

От её рыданий у меня застыла кровь. Собрав все силы, я встала на ноги и, шатаясь, пошла прочь из шатра. Не разбирая пути, не понимая, что именно сделаю. Зная только одно — я не прощу себе, если останусь в стороне.

Я вышла в пропитанную жаждой крови и развлечений атмосферу как раз в тот момент, когда Амина, каким-то чудом вырвавшись из лап тюремщиков, бросилась было к мальчишке. Кто-то поставил ей подножку, и молодая рабыня бедуина растянулась на песке, завопив от бессилия. Её крик едва ли не свёл меня с ума.

И тут поселенцы и вовсе обезумели. Начали выкрикивать что-то и указывать уже на Амину. А затем кто-то подошёл к уже знакомому мне столбу с цепями, чтобы разомкнуть обручи оков…

Кемаль и бровью не повёл. Кивнул, не оборачиваясь, не обращая внимания на рыдания Амины. Обвел взглядом ликующую толпу.

Это было похоже на убийство на арене Колизея. Император спустился на арену, чтобы собрать все овации — как же, подарил развращенной толпе зрелище. И даже не бои гладиаторов, нет — убийство беззащитных рабов…

— Признаешь свою вину? — сухо, даже с каким-то скучающим выражением лица спросил Кемаль у оцепеневшего Дубая. — Кто дал тебе эти записки?

Я считала себя человеком, для которого собственное благополучие всегда будет на первом месте. Особенно сильно это проявилось тогда, когда я вырвалась из-под опеки деспотичного отца. Словно открылись глаза на все эти манипуляции сознанием и традициями. Тогда я поклялась сама себе, что никто больше не сможет и не посмеет управлять мною.

Но то, что происходило сейчас, сломало меня за считанные секунды. Так легко и без усилий, как никогда бы не смог сам Кемаль, если бы решил меня высечь снова.