У нас (не) получится - Eiya Ell

— Нет не винит. Просто….Я… Не хочу его видеть, и все, — не хочу ничего говорить. Никому.

— Просто так не бывает Нина! Что случилось?

— Мама я прошу тебя! Ничего не случилось.

— Оставь ее, и так не легко! — говорит папа и тянет ее ща руку, — мы уже поедем.

Они прощаются и уходят.

Белые стены давят, душат. Мне плохо. Я, встаю, чувствую слабость и головокружение, подхожу к окну, открываю, пропуская прохладный осенний ветер.

— Девочка моя, — поворачиваюсь и вижу Виолетту Геннадьевнну, — как себя чувствуешь?

— Хорошо, чуть еще слабая, но в целом….- закрываю окно, возвращаюсь на кровать, — как я могу себя чувствовать? Плохо.

— Все проходит, и это пройдет, — она меня обнимает, — ты для меня как дочка, никого из своих пациентов не любила так, как тебя.

— Спасибо вам за все.

— Через пол года можете попытаться еще раз…. Хотя Артем пропьет витамины и полностью будет здоров, вам нельзя, тебе нужно восстановиться.

— Мы не будем больше, ни сейчас ни через пол года… Я не хочу. Не смогу пережить подобное еще раз…

— Нина! Зачем сразу подобное? Поверь, вторая беременность закончится родами.

Мотаю головой и снова слезы рекой. Виолетта Геннадьевна зовёт медсестру, мне дают успокоительное и я засыпаю.

.

***

Бабушкин дом. Да.

Старая хата, но самая уютная, теплая и родная. Внутри все стены выкрашены в белую побелку. весь дом обставлен старой мебелью. Сервант сверкает, весь уставленный бабушкиным хрусталём, из которой нам категорически запрещалось пить, даже трогать. Бокалы сверкают. На верху на серванте, старые фото в рамке. Даже мое фото есть, улыбаюсь. Надо же, никто не выбросил.

Рядом с сервантом старый диван. На котором мирно, скрючившись в клубок, спит кошка. Телевизор тоже советских времен, стоит на тумбочке, на против дивана.

В другой комнате старая русская печь, которая не смотря на холодную погоду, почему не затоплена. В этой комнате две кровати. Спинки из металлических труб, сетка на кровати железная, матрас ватный, но так уютно было спать на них. По середине комнаты гладильная доска… Но у бабушки не было гладильной доски!

Гладильная доска? Да.

Я сижу на против гладильной доски, на которой какая то девочка, лет пятнадцати, гладит пеленки и складывает их рядом на стопку уже выглаженных и красиво сложенных пеленок. Кто это девочка? Я ее не знаю!

Только сейчас вижу перед собой люльку. В которой лежит младенец. В пеленках и маленькой белой шапочке. Интересно кто ее пеленал? Эта девочка?

Младенец улыбается, правда глаза не вижу, не знаю спит или нет. Знаю только, что это девочка. И что это мой ребёнок! Моя дочка.

Тяну руки, хочу взять, обнять.

Не успеваю.

— Не трогай! Она не твоё! — я вздрагиваю от голоса сзади.

— Я только обниму! Один раз, почувствую родной запах.

— Я же сказала нельзя, она не твое. Я буду за ней ухаживать.

— Пожалуйста, я только один раз. Обниму. Всего лишь раз… Пожалуйста…

— Нельзя, — повторяет тот же голос, от которого у меня мурашки.

Краем глаза замечаю, что девочка закончила гладить, выключает утюг, берет стопку выглаженных пеленок и отварачивается, хочет положить на место.

Я пользуюсь моментом, что она не видит, тяну руки, беру младенца, но обнять не успеваю.

Девочка бьет по руке, отбирает младенца.

— Я же сказала не трогай, она не твоя!

Просыпаюсь. Подрываюсь. Часто дышу. Плачу, обидно, больно, я хотела только обнять. Своего ребёнка! Своего.

— Тихо тихо, — оказываюсь в объятиях знакомого мужчины.

Артём, переодетый в водолазку и в джинсы, сидит у кровати. Пахнет своим, до боли родным запахом.

Глава 32

Плачу, захлебываюсь, давлюсь собственными слюнами. Артем не отпускает. Я и не хочу, чтобы меня отпустили. Хочу чувствовать, что не одна в этот момент.

— Девочка, Артем……..у нас была бы девочка…..