Розмари - Маша Драч

— Дурацкая, — согласился Алестер. — Но именно она обеспечивает сейчас нам всем безопасность. Я оставлю с вами водителя и одну служебную машину. Не думаю, что сюда кто-нибудь сунется. Из дома что бы ни ногой, понятно? Вне дома и машины вы автоматически станете уязвимыми. Любые расходы запишите мне на счет. Я постараюсь как можно быстрей справиться с работой, а там уже будем смотреть по обстоятельствам, — Коулман говорил твердо и уверенно. — Всё понятно? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Да, — тихо ответила я и кивнула.

10

После такого «отличного» похода в клуб, поспать мне, конечно же, не удалось. Я лежала в своей кровати, тупо уставившись в потолок. Разные мысли сменяли друг друга, но ни о чем конкретном я не думала. Усталость была просто невероятная, но не физическая, а скорей душевная. Всё ведь только начало налаживаться и снова очередные проблемы.

Взяв сигарету, я бесшумно вышла на террасу и закурила. Стало немного легче от порции никотина в легких. Серебрился рассвет, убаюкивая, шумел океан и дул прохладный ветер, срывая пепел с медленно тлеющего кончика моей сигареты. Хотела бросить курить, но боюсь, что в ближайшее время такой возможности у меня не будет. Но лучше пусть так, чем вообще опустить руки и впасть в глупую панику.

Слившись на какое-то время с дыханием природы, я вдруг вспомнила о домашнем задании своего психоаналитика, которое никак не могла выполнить. Быстро выбросив окурок, я вернулась в комнату, чтобы взять бумагу, карандаши и краски. Алестер иногда занимался рисованием, у него даже имелась небольшая студия в подвале. Но так как в последнее время Коулман был весь в работе, уделить внимание своему хобби он не мог. Когда я рассказала про задание доктора Соммера, Алестер охотно поделился со мной новой пачкой красок, кисточек и карандашей.

Перетянув все эти сокровища на террасу, я плотней закуталась в одеяло и уселась с ногами в плетенное кресло. К этому времени небо уже прояснилось, а на горизонте робко появилось солнце. Я посмотрела на пустой лист бумаги и попыталась откопать в себе те ощущения, которые старалась блокировать при мыслях о Дьяволе. Прислушиваясь к ним, я взяла кисточку, окунула ее в воду, а затем погрузила в черную краску. Моя картина была абстрактной, просто смесь цветов, что отдаленно напоминали силуэт быка. Мои чувства к Дьяволу имели ровно три цвета: черный, красный и совсем чуть-чуть белый. Черный был для меня воплощением жестокости и некоторой замкнутости Грейсона, красный — отражением его порочной сексуальной натуры, а белый… Белый был той маленькой составляющей светлой стороны его души. В конце концов, Дьявол заботился о своем брате, и это показывало его как человека, который еще не до конца потерян. Нечеткий силуэт быка вырисовался сам собой, это произошло не намерено. Наверное, подсознание само выхватило такой отрывок из моей памяти. Татуировка в виде быка на груди Грейсона даже в мыслях немного устрашала меня и отпечаталась уже где-то на подкорке.

Аккуратно отложив в сторону свою первую картину, давая ей возможность подсохнуть, я немедленно взялась за вторую часть домашнего задания. Алестер… Это имя, несмотря на сегодняшний достаточно резкий разговор, всё равно ассоциировалось у меня с чем-то светлым и золотистым. Я просто нарисовала на листе разноцветные кружочки, избегая только черного цвета. Коулман человек разносторонний: строгий начальник, любящий хозяин, нежный влюбленный. Он мог быть разным и в то же время, будто бы совсем не менялся. Не прочь покурить и тут же усердно заняться спортом. От цифр Алестер мог перейти к живописи. Подобная многогранность мне нравилась.

Если бы меня в очередной раз заперли в темном чулане, то тьмой стопроцентно стал Дьявол, а светом — Алестер или, к примеру, Калэб. Но странно было именно то, что ни свет, ни тьма друг без друга существовать не могли.