Розмари - Маша Драч

Не знаю, как и когда, но, кажется, я тоже провалилась в сон. Мне снился какой-то старый заброшенный дом на пустыре. Я стояла в маленькой комнате, которая была похожа на гостиную и смотрела в большое прямоугольное окно. Яркий солнечный свет мягко стелился на старый в некоторых местах дырявый деревянный пол, и мне так отчаянно хотелось стать на этот кусочек света.

Не знаю почему, но я обернулась, будто кто-то окликнул меня, и увидела кого-то в тени. Страха не было. Я хотела подойти ближе, но человек сам вышел из тьмы. Это был Лерой. Он выглядел таким же, как и в жизни.

— Привет, — я сделала шаг к нему, Лерой неодобрительно покачал головой.

— Нет, — сухо ответил он. — Стой на месте.

— Почему? — я сделала еще один шаг вперед.

— Уходи отсюда, — теперь его слова прозвучали, как приказ.

Меня переполняло возмущение. Почему рядом с ним я не могу делать то, что хочу?! Неожиданно за спиной Грейсона показались вымазанные то ли в мазуте, то ли в грязи руки. Их было много, и каждая рука почему-то стремилась ухватить Лероя за шею, но ничего не получалось, поэтому черные следы оставались на его красивом лице.

— Позволь помочь тебе, — мои слова были больше похожи на мольбу.

— Я сказал, уходи, — Грейсон обжег меня сердитым взглядом.

Чужие руки продолжали пачкать его, рвать одежду и тянутся к шее. Я же продолжала стоять на одном месте, словно парализованная.

— Уходи! — крикнул Лерой, и я тут же резко проснулась.

Его голос, полный свирепости, всё еще звенел у меня в голове, словно бы всё происходило наяву. Волны страха медленно начали спадать, но сердце всё еще беспокойно билось в груди. Не знаю, сколько я спала, но видимо, не так много судя, по тому, что многие в салоне еще не проснулись.

На душе было как-то тревожно из-за увиденного кошмара. Ужасающие черные руки, всё еще стояли перед глазами, и это выражение лица Лероя… Я нащупала в сумке конверт и по телу тут же пронеслись иголочки. Эта вещица всё еще хранила в себе энергетику Дьявола, она была едва ощутимой, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы взбудоражить мои нервы.

Я хотела и в то же время жутко боялась прочесть то, что написано в письме. Глянув на мирно спящих Калэба и Амис, я собралась с духом и открыла конверт. Идеальный ровный почерк мог бы стать примером в каллиграфии. Почему-то меня ни капли не удивил тот факт, что Лерой писал именно так. Иначе он бы не смог. Резкие завитки говорили о жестком характере Грейсона, а ровные строчки — о его сдержанности. Надо же, сколько всего можно понять, лишь взглянув на почерк!

Я вздохнула, поджала ноги под себя и, поднеся письмо к иллюминатору, в котором светило солнце, принялась читать.

«Vivĕre est militāre — жить — значит сражаться.

Принцип моего существования, который я неожиданным образом увидел и в тебе.

Пусть это письмо не станет для тебя моей исповедью. Я не верю в бога. Не верю в любовь и прочее дерьмо. Нет ничего, кроме жизни и смерти.

Ты можешь меня любить, ненавидеть, презирать и проклинать. Не ты первая, которая переживает всё это из-за меня. Но ты однозначно первая и единственная, кому я доверил самое драгоценное, что у меня осталось. Почему я это сделал? Ответ уже не имеет значения.

Твоя жизнь продолжается, несмотря на все потери, обиды и слезы. Время быстротечно, ни что и никогда не повторится вновь. Отпусти себя, тебе это необходимо, я знаю. Не лей слезы по мне, я в этом ̶н̶е̶ ̶н̶у̶ж̶д̶а̶ю̶с̶ь̶ ̶, не достоин. Смотри вперед, иди вперед и никогда не оборачивайся.

Я поступал так, как считал нужным, допустив непростительную ошибку. На моих руках слишком много крови, я давно перестал ее ощущать, ̶н̶о̶ ̶к̶р̶о̶в̶ь̶ ̶ Не имеет значения. Оправдания — жалкая попытка искупить грехи.