Екатерина Великая. Роман императрицы - Валишевский Казимир Феликсович (1892)

Не будем останавливаться на этом дольше. Историческая тяжба, касающаяся вопроса о спорных родительских правах, на наш взгляд, второстепенна. Что касается Екатерины, единственный действительно важный пункт для истории умственного и нравственного ее развития, то есть для этого нашего труда, – бесспорное присутствие Сергея Салтыкова у колыбели ее первого ребенка – вместе с Львом Нарышкиным, Захаром Чернышевым, а может быть, и другими на заднем плане. Перед нами встает ее, так сказать, неполное материнство, подвергавшееся возмутительным подозрениям со стороны общества, жестоко урезанное злоупотреблением власти, похожим на похищение. Что-то подозрительное скрывалось под мантией этикета, попирающего самые естественные права и обязанности; наконец, нас поражает полное и более чем когда-либо болезненное пренебрежение и одиночество, в которое впадает молодая мать и супруга между пустой колыбелью и давно опустевшим супружеским ложем.

VI

Будь Екатерина обыкновенной женщиной, подобное существование в результате прибавило бы лишь одну или две лишние главы к скандальной хронике восемнадцатого века. Сергей Салтыков имел бы преемника, а великий князь – новые поводы сомневаться в добродетели своей жены. Но Екатерина не была обыкновенной женщиной, что неоднократно доказала впоследствии. Она не принадлежала и к числу мучениц и жен, вопреки всему верных своему семейному очагу. После Салтыкова были другие; она окончательно и бесповоротно пошла по пути, приведшему к самым колоссальным и циничным проявлениям разврата, записанным современной историей; но она погрузилась в него не полностью. Отдавая свое тело, честь и добродетель постоянно возобновляемым развлечениям и наслаждениям, разжигавшим в ней всё возрастающую страстность, она вместе с тем не забыла малодушно ни своего положения, ни своего пробудившегося уже честолюбия, ни своего превосходства, которому суждено засиять в близком будущем. Она ни от чего не отреклась. Наоборот, занялась культурой своего «я», приспособлением своего ума и характера к смутно предугадываемой судьбе, первые шаги которой нами уже отмечены.

В это время она более деятельно принимается за изучение русской литературы и русского языка. Читает все русские книги, которые может достать. Они, без сомнения, дают ей представление об очень низком умственном уровне. Она не может даже припомнить ни одного заглавия прочитанных книг, кроме русского перевода двух томов «Анналов» Барония. Но она выносит из этого убеждение, никогда не покидавшее ее, наложившее на ее будущее царствование совершенно определенный отпечаток и сделавшее его продолжением царствования Петра Великого, а именно убеждение в том, что ее новому отечеству необходимо учиться у Запада, с тем чтобы наверстать отделяющее его от Европы расстояние и стать на уровне недавно приобретенного положения.

Вместе с тем она принимается за серьезное чтение. Несмотря на советы Гюлленборга, все еще не прочла «Les Considérations sur la grandeur et la décadence des Romains»[13]. Знакомится с Монтескьё, читая «Esprit des lois», затем берется за «Анналы» Тацита и «Всеобщую историю», как она говорит, а вернее, «Еssai sur les moeurs et l’esprit des nations»[14] Вольтера.