Игры сердца (ЛП) - Кристен Эшли (2021)

— У меня нет демонов, Майк, — продолжала я огрызаться. — Дэррин отвел меня к отцу Филиппу, отец Филипп повел меня к Тельме Уайтхаус. На нее напали несколько лет назад, и она вела какую-то группу самопомощи в Индианаполисе. Мы собирались вместе дюжину раз, может быть, больше. Она была классной. Такой крутой, всего несколько раз мы поговорили о Денни, а потом я это пережила, и мы говорили с ней о целой куче другого дерьма, потому что она увлекалась музыкой, как и я, и она познакомила меня с гончарным делом. Она все еще присылает мне рождественские открытки и те забавные электронные письма, которые постоянно рассылаешь всем своим друзьям на праздники, что я и делаю.

— Дасти... — начал Майк, но я тут же отступила на два шага назад.

— И Бью был не психопатом, когда я познакомилась с ним, Майк. Мудаки никогда не бывают сразу мудаками, пока не решат, что окончательно и бесповоротно подцепили тебя, что уже не вырваться, только тогда они показывают свою мудацкую сущность. Он красивый и был действительно милым, великолепен в постели. Он просто не может смириться с тем фактом, что я единственная женщина за его сорок лет, которая надрала ему задницу. Да, он тщеславный, но это его вина, а не моя. И это совершенно не круто с твоей стороны предполагать из-за того, что меня ощупывал сумасшедший, когда я училась в старших классах, ты пришел к выводу, что я неправильно выбираю мужчин. Это не так. Я не навлекаю это дерьмо на себя. Я не выискиваю их дерьмо. Просто слишком много придурков вокруг. И то, что они придурки, тоже не моя вина. Они просто придурки по жизни. Дэррин беспокоился о мужчинах в моей жизни, потому что Дэррин — мой старший брат. Так и поступают старшие братья. Они беспокоятся о своих сестренках. Он был устроен и счастлив со своей семьей. Он хотел, чтобы у меня было то же самое. Он говорил обо всем этом не только Ронде. Он постоянно говорил мне об этом, что хочет для меня.

— Ты изменилась, — мягко напомнил он мне. — Ты стала тогда не похожа на себя саму.

— Э-э... да, — ответила я. — Я стала девушкой. Мне было пятнадцать. У меня начались месячные, гормоны зашкаливали, моя сестра была законченной, эгоистичной сукой, которая поставила целью своей жизни — превратить мою жизнь в мучения, и некоторое время ее даже не было рядом, потому что она училась в колледже. Тем не менее она умна, была сильно предана своей цели, поэтому нашла способы ее выполнять. Мои родители не понимали музыку, которую я слушала, и постоянно говорили со мной об этом, уверенные, что я собираюсь от этой музыки покончить с собой или что-то в этом роде. Я имею в виду, какого хрена? Мне нравилась «Нирвана», а Курт Кобейн снес себе голову дробовиком. Это не означало, что папа не скрывал от меня, к чему может привести такая музыка, и говорил он об этом постоянно. Они тогда не понимали меня. Никто меня не понимал тогда. Я даже сама себя не понимала. И это было потому, что мне было пятнадцать, я была художником и хотела, чтобы моя взрослая жизнь, черт возьми, началась уже. Не завтра, не через три года, а вчера. Я была молода, глупа и нетерпелива. Теперь я все это понимаю. Понимаю, что тогда я была и вела себя как маленькая сучка. Я не горжусь тем, какой тогда была, теперь понимаю, что мое поведение — мой протест был смехотворным. Я смотрю на свои тогдашние фотографии и поеживаюсь. Но с тех пор я прошла еще через несколько этапов, потому что это всего лишь я. Я женщина. У нас происходит такое дерьмо. Черт возьми, я предпочту свою гранжевую фазу нежели фазу Шаньи. Черные кожаные штаны и вся эта прическа? Сумасшествие.

— Дорогая... — начал он снова и двинулся ко мне, но я наклонилась к нему и рявкнула:

— Не смей, бл*дь, приближаться ко мне, — он остановился как вкопанный.

Я уставилась на него.

Тогда сказала: