Я обвила руками его шею, а ногами — талию. — Мы с тобой одинаковые, Кольт, — сказала я ему. — Мне известно, каково это — быть хорошим близнецом. Мне была невыносима мысль о том, что я разочарую своих родителей, потому что я видела, как бунтарское поведение Шейлы расстраивало их. Этот страх разочарования распространился и на другие сферы моей жизни, когда дело дошло до школы и друзей. Именно это сделало меня застенчивой и тихой, потому что если я не была общительной или откровенной, то было меньше шансов оплошать. Давление, связанное с необходимостью всегда вести себя определенным образом, всегда оставаться в рамках, было слишком сильным. Я любила свою сестру, но обижалась на нее. Обижалась на ее свободу, на ее способность не заботиться о последствиях и идти по жизни без сожалений. Только когда я потеряла все, я осознала, что поступала несправедливо по отношению к себе. Переехав сюда, начав новую жизнь, я поняла, что мне дали шанс прожить ее по-другому. — Я переместила свои руки на его щеки. — У тебя нет возможности начать все заново, но это не значит, что ты не можешь ничего изменить. Жизнь хрупка, коротка, и у тебя есть только один шанс. Так что если ты хочешь уйти из команды по плаванию, то уходи. Твои братья поймут, я пойму, и, что более важно, твой отец понял бы, если бы был здесь.

Его глаза стали водянистыми, и я поняла, что мои слова дошли до него.

Улыбка расплылась на моем лице. — И если ты снова захочешь заняться грубым и диким сексом, — сказала я, заставив его тоже улыбнуться, — я не стану любить тебя меньше. На самом деле, ты можешь заставить меня любить тебя еще больше.

Его улыбка погасла, и мое сердце упало.

Просунув руки под меня, он подхватил меня и усадил к себе на колени. Когда мои ноги все еще обхватывали его талию, он зарылся лицом мне в шею и крепко обнял меня. — Ты не должна была говорить это первой.

Мои плечи немного опустились, и я запустила пальцы в его волосы, чтобы помассировать кожу головы. — И почему же?

— Потому что я планировал сказать это. У меня была целая речь, — произнес он, отстраняясь от моей шеи, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Мы можем притвориться, что я ничего не говорила.

Уголки его рта приподнялись. — Я не хочу.

— Но я жажду услышать твое признание в любви. — Я притворно надулась.

Парень фыркнул. — Я хотел сказать, что лучшее, что когда-либо случалось со мной, — это твой переезд в соседний дом. Когда я принес твою почту после нашей первой встречи, ты открыла дверь, и на твоем лице была мука, я сразу понял, что влюблюсь в тебя, и ничего не мог с этим поделать. Мне кажется, я начал влюбляться в тебя, когда ты пришла на наше соревнование по плаванию, одетая как чирлидерша, с нашим именем на спине твоей майки. И я точно знал, что полностью влюбился на вечеринке Итана. Ты так много улыбалась в тот вечер. Выглядела такой счастливой и беззаботной, и на это было приятно смотреть. Лучшим в той ночи было то, что ты закончила ее, назвав меня обломщиком. — Кольт хихикнул, как будто вспоминая об этом.

— На самом деле я тебя так не называла, — проворчала я.

— Это явно подразумевалось, моя маленькая вертихвостка, — сказал он с обожающей улыбкой. — Я люблю тебя, Шайлох.

Я прикусила губу, чтобы не расплакаться. — Я тоже тебя люблю.

Он поцеловал меня, и мы некоторое время просто обнимали друг друга.

Одеваясь, Кольт негромко сказал: — Мой папа очень хотел, чтобы мы поступили в колледж. Вот почему он подтолкнул нас к занятиям спортом. Он надеялся, что мы будем достаточно хороши, чтобы получать стипендии, потому что, несмотря на то, что его бизнес был успешным, отправить четверых детей в колледж все равно было слишком дорого. Они с мамой откладывали деньги, чтобы мы могли поступить, но потом она заболела, и папе пришлось использовать эти деньги на все медицинские расходы.