Друг по переписке (ЛП) - Джей Джессинжер

Что касается открытых шкафов и выдвижных ящиков, я напоминаю себе, что есть явная вероятность того, что я сделала это и не помню. Если бы я суммировала все небольшие провалы в моей памяти за последнее время, я могла бы привести убедительные доводы в пользу раннего начала деменции.

С какой стати мне могло понадобиться оставлять свою кухню в таком состоянии, остается загадкой, но причиной могло быть и небольшое землетрясение, которое я пропустила.

Верно? Это правдоподобно.

Более правдоподобно, чем другие вещи, которые я не позволяю себе рассматривать.

Что касается летающей банки с медом, ну… Я была перевозбуждена. Вероятно, она свалилась с полки, а не полетела. И в моем взволнованном состоянии я выдумала этот полет, испугавшись скрипа и дурацких открытых шкафов.

Я прекрасно знаю, что рационализирую, но так делаем все мы, когда наше восприятие реальности оказывается под вопросом.

Я подумываю о том, чтобы вернуться в группу поддержки, но быстро отбрасываю эту идею. Если я захочу впасть в депрессию, я прекрасно справлюсь с этим сама.

Затем я подумываю позвонить Эдди, тому мастеру по дому, чтобы узнать номер его психиатра. Но после тщательного обдумывания я решаю, что если Эдди — конечный продукт психоанализа, то мне, возможно, лучше держаться от него подальше.

Если я собираюсь тратить сотни долларов в неделю на то, чтобы вываливать свои неврозы на психотерапевта, я бы хотела, чтобы мне не пришлось каждый день выкуривать целое поле марихуаны для того, чтобы все пришло в норму.

Я уговариваю себя выйти из кабинета и направиться на кухню, но придя туда, я чувствую себя странно разочарованной. При дневном свете открытые ящики и шкафы кажутся совершенно безобидными. Я ожидала, что буду, по крайней мере, нервничать, но единственное, что я чувствую, — это легкое раздражение.

Это совершенно обескураживает.

Я закрываю дверцы и задвигаю ящики, затем убираю с пола липкое месиво из меда и битого стекла. Потом выливаю пластиковые ведра с дождевой водой в раковину.

Благодаря брезенту Эйдана, потолок перестал протекать. Пятна от воды выглядят устрашающе, как два больших глаза, обвиняюще смотрящих на меня сверху вниз.

Пристально глядя на них, я бормочу:

— Не смотри на меня так. Ты бы тоже испугался.

Я раздумываю, стоит ли мне звонить Эйдану, но решаю не делать этого. Я не знаю, в чем заключалось его странное поведение вчера, но точно знаю, что не собираюсь вознаграждать его за то, что он сбежал после того, как сам же настоял, чтобы я раскрыла ему свои карты.

Типичная реальность, правда? Как только вы начинаете говорить о чувствах, мужчины внезапно становятся глухими и немыми. Кажется, это их суперсила.

Мысли об этом повергают меня в депрессию.

Я принимаю душ и одеваюсь, затем работаю до тех пор, пока не становится достаточно поздно, чтобы я не чувствовала себя полным дегенератом, открывая бутылку вина. После двух бокалов я решаю вернуться к работе. Я заканчиваю часть, где мальчик кормит говорящего кролика, над которой работала слишком долго, и перехожу к следующей. Мне нужно закончить двадцать семь иллюстраций для этой книги, и у меня осталось всего шесть недель, так что нужно поторопиться, если я собираюсь уложиться в установленный издателем срок.

За исключением того, что мои пальцы решают, что предпочли бы нарисовать что-то другое.

Сначала дерево обретает форму. Это высокое вечнозеленое растение с изогнутой верхушкой и тощими нижними ветвями. Затем появляется каменистая полоска берега. Далее следует темное небо, затянутое зловещими облаками, а за ним — парящие морские птицы и обдуваемая ветром вода.

Фигура появляется последней.

Высокий и изможденный, мужчина выглядывает из-за ствола дерева, его глаза скрыты полями шляпы, зубы оскалены в уродливой гримасе.

Враждебной гримасе.

По-настоящему пугающей.