Сложности - Кристен Эшли

Я почувствовала, как сжимается моя грудь до такой степени, что мой следующий вдох был практически хрипом. И после я ощутила, как у меня защипало в глазах.

— Не заставляй меня плакать, мне будет больно, — огрызнулась я.

Он усмехнулся.

— Нельзя плакать, когда в доме две дюжины пончиков.

Боже мой.

— Две дюжины?

— Ладно, может одна дюжина. У Шоу было предостаточно возможности покопаться в них.

— Трое детей, дюжина пончиков, последние минут десять, Хиксон, это немного безумно.

Он протянул руку и открыл дверь спальни, заявляя:

— Это ленивое воскресенье.

С этими словами он вывел меня из спальни и едва мы успели дойти до конца коридора, как Мэми заявила:

— Папа купил вам пончики с заварным кремом, с шоколадно — кремовой начинкой, с желе и еще кучу глазированных и покрытых шоколадом на тот случай, если вам не захочется чего-то необычного.

— Звучит идеально, — сказала я ей.

Так оно и было. К моему удивлению, это действительно было так.

Тесная квартирка. Сломанный нос. Трое детей, которые едва знали меня, не представляя, что я из себя представляю. И сложное будущее.

С моей ладонью в руке Хикса, все стало именно таким.

Идеальным.

***

Семья Дрейк

— Надо отнести ее в кровать, — пробормотал Хикс, и дети наблюдали, как их отец не стал выбираться из-под Греты, которая полностью отключилась, растянувшись на диване, а ее голова покоилась на его бедре. Вместо этого он осторожно поднял ее на руки и встал с дивана, прижимая ее к своей груди.

Хоть она и крепко заснула, но все равно уткнулась лицом ему в шею, а руку закинула с другой стороны, чтобы удержаться.

— Вернусь через минутку, — пробормотал он.

Дети смотрели, как отец обошел журнальный столик и направился в коридор.

Услышав, что дверь спальни захлопнулась, Шоу, устроившийся на кресле-мешке из своей комнаты, прошептал:

— Она чертовски классная.

И так и было.

Даже Коринн считала, что Грета вписывалась в их ленивые воскресенья.

У мамы случился бы удар, и она разозлилась или дулась бы весь день, если бы они попытались устроить подобный день, пока папа был с ней. Она делала так, даже когда не была здесь.

Но Грета освоилась и ни разу не пожаловалась, когда Мэми делала арабеск или шассе перед телевизором (а она делала это очень часто) (прим. Aрабе́ск — одна из основных поз классического танца, шассе — прыжок с продвижением в балете — прим. переводчика).

На самом деле она наблюдала за Мэми каждый раз с небольшой улыбкой и говорила нечто подобное:

— Вау, Мэми, у тебя действительно хорошо получается.

И это не звучало фальшиво.

Абсолютно.

Она говорила серьезно.

— Она реально очень милая и суперкрасивая, — прошептала Мэми, поднимаясь с пола перед телевизором и садясь, скрестив ноги, чтобы посмотреть на брата и сестру. — Всегда так думала, когда мы ходили к мисс Лу. Она идеально смотрится с папой.

— Мама идеально смотрится с папой, — тихо огрызнулась Коринн со своего места в кресле.

— Мама с папой больше не вместе, Кор, — тихо и осторожно указал Шоу, как всегда говорил с Коринн на эту тему, которая, по мнению сестры, особенно в эти дни была перебором.

— И если бы она хотела оставаться идеальной, ей не следовало заставлять папу уезжать, — возмущенно, но все еще тихо проговорила Мэми.

Это недовольство было новым для Мэми. Но с другой стороны, в последнее время от Мэми исходило много нового.

— Есть вещи, которых ты не знаешь, — сказала Коринн младшей сестре.

— Да, а есть то, чего не знаешь ты, — ответила Мэми. — Я, например, слышала, как папа разговаривал с мамой и просил сказать, где она, чтобы он приехал, и они могли бы все уладить.

— Ты слышала это? — спросил Шоу.

— Да, — ответила Мэми. — И он был очень серьезен. Мама почти ничего не говорила, и хотя я не видела его, но было понятно, что ему очень больно.