Развод Я не вернусь - Софи Сорель

Видимо, ему звонила какая-то надоедливая женщина, от которой он не совсем вежливо пытался отвязаться. Женщина! Мысль о том, что у него кто-то есть, больно резанула по сердцу.

Когда Спартак закончил разговор, я не сдержалась и ехидно спросила:

— Что, поклонницы одолевают?

— К сожалению, есть такая категория женщин, которые не понимают, что отношения закончены и дубля два не будет.

— Может, вы просто недоходчиво объяснили, — усмехнулась я.

— Я не из тех, кто ходит вокруг да около, Лада. Привык называть вещи своими именами. И если что-то кончено, то я прямо об этом и заявляю. Эта дама вот уже год звонит с регулярной периодичностью, пытаясь узнать, когда мы снова встретимся.

— А вы так вежливы, что не можете просто послать её к черту? — растянулась я в язвительной улыбке.

— Посылал — не понимает. — На губах Спартака заиграла легкая улыбка.

— Что ж, могу вам только посочувствовать.

— Но не помочь? — хмыкнул он.

— Отчего же. Могу и помочь. Когда эта ваша навязчивая дамочка позвонит в следующий раз, дайте мне трубку.

— Так и знал, что не ошибся в тебе, Лада. Ты невероятная во всех отношениях женщина.

Я фыркнула и отвернулась к окну. Я, конечно, понимала, что вокруг него слишком много женщин, но мелочное чувство ревности все равно укололо меня. Однако мне была приятна его неприкрытая лесть, к которой я старалась не относиться серьезно.

Почти через час мы подъехали к его особняку. Здесь сегодня было тихо. Ландшафтники не работали, все-таки у всех должны быть выходные. Рабочих, занимавшихся раньше сооружением небольшого строения у въезда на территорию, тоже нигде не было видно.

Спартак остановил машину сразу напротив входа в дом и, кивнув мне, вышел. Я последовала за ним.

— Так что вы собираетесь мне показать? — спросила я.

— Терпение, Лада, терпение.

Он отпер дом и направился прямиком к лестнице. Мы прошли по коридору к самой дальней комнате и остановились перед дверью. Я знала, что за ней скрывалось довольно большое помещение с двумя окнами в нишах. Окна эти были небольшие, ниши скрадывали проникающий в комнату свет, а потому внутри, даже в самую солнечную погоду, всегда царила тень. Я уже знала, что из этой комнаты сделаю гостиную. Одну из тех мужских гостиных, где в старые времена после позднего обеда располагались мужчины, курили трубки, попивали коньяк, играли в карты, в то время как женщины оставались в гостиной, отведённой для хозяйки дома. Как правило, она всегда находилась на солнечной стороне и имела интерьер в светлых тонах.

Спартак распахнул дверь и пропустил меня вперёд. У него снова зазвонил мобильник.

— Я сейчас вернусь, — извинился Спартак и, видимо, перехватив мой саркастичный взгляд, добавил: — На этот раз никаких навязчивых дамочек. Мой помощник, — объяснил он.

— Мне все равно… — отвернулась я и замерла.

Спартак, кажется, еще что-то сказал, но я уже не слушала его. Я прошла внутрь комнаты и остановилась прямо перед картиной, красовавшейся посреди серой оштукатуренной стены. Йохим Горски. «Акустика чувств». Господи, он купил её! Картина мне нравилась. Даже больше — я не могла отвести от неё глаз. Тогда, после возвращении с выставки в Испании, я поискала в интернете и узнала, что работы малоизвестного художника в последние годы пользовались все больше и большей популярностью. Я думала, что Горски — живописец современный, но оказалось, что он творил тогда же, когда и великий Гоген, чьи работы меня всегда удивляли и приводили в странный трепет. Тот же эффект производила на меня и «Акустика чувств», хотя манера письма и выбор цветов были совершенно непохожими.

Я замерла перед картиной, вглядываясь в спирали красно-оранжевых всполохов с одного края и в умиротворяющие сине-зеленые линии — с другого.

— Я вижу, ты в восхищении, — раздался над самым ухом голос Спартака.

— Вы купили её, — прошептала я, не отрывая взгляда от картины.

— Не мог не купить.