Мой Ангел - Мой Ангел

Да, по-прежнему мои жизненные показатели не стабильны. Чувствую в теле слабость. В некоторых местах я и вовсе ничего не чувствую. Меня успокаивают, что это временно, но я-то понимаю, что может и их ставки на этот счёт куда более печальны. Я не унываю — надо встать, значит встану. Подобные мысли, вроде той, что я буду прочно прикована к постели, подкидываю и отбиваю от себя куда подальше. И без того имеется головная боль, не покидающая меня ни на секунду: с ней ложусь спать, и с ней же каждое утро просыпаюсь. Ощущение будто шум стоит не только в ушах.

Ко всему прочему, от множественных хирургических вмешательств потихоньку истощается организм, ему словно некогда выдохнуть. Он вынужден работать и работать, не покладая рук. Накопленная усталость иногда приводит к сбоям. И после очередной операции, по словам лечащего врача, прийти в норму мне становится всё тяжелее и тяжелее. И потому любые физические воздействия для медицинских целей проходят под строгим контролем. А следующие операции и их проведения ставятся под большой вопрос.

Однако, чтобы с моим организмом не происходило и какое бы ни было моё состояние, я хочу его видеть, слышать, прикасаться к нему, чувствовать тепло его тела через объятия и поцелуи. Я скучаю по Максу. Даже в таком дерьмовом положении, я не могу перестать думать о нём. Мне так много нужно ему сказать. Снова у него попросить прощения и обрести надежду быть прощенной. Натворила, конечно, делов, хоть отбавляй. С себя вину я ни в коем случае не снимаю. Моя эгоистичность превзошла саму себя. Выпуская руль из рук, я мнила себя непобеждённой. Жизнь быстро всё расставляет по местам. И моя храбрость, смелость, авантюризм моментально улетучились с ударом об асфальт.

Придя в сознание, про победу я так и не вспоминала, а вот про Максима… его из своих мыслей не выпускаю.

Мать категорически настояла на запрете посещения им больничного комплекса. У меня не много сил, чтобы кого-то в чём-то убеждать или с кем-то вступать в конфронтацию. Конечно, я не сложила молча ручки, и каждый раз пробовала достучаться до матери, но она уверенно шла в отказную. Макса ко мне не под каким предлогом не впускали. Знаю — прорывался сюда. Но, увы…

Если первый месяц меня навещали ребята, и они были нашим с Максом мостиком общения, то сейчас врачебной комиссией решено внести дополнительные ограничения. Кроме матери и медперсонала, я в своей палате никого не наблюдаю.

Теперь я ещё глубже погружаюсь в тот страшный день, сотворенный моими собственными усилиями. Звук удара, боль, пронизывающая мое прожжённое тело от трения об асфальт. Скопление вокруг меня народа. Отдаленные звуки криков. Холод. Сон. Его глаза, широко распахнутые от увиденного. Дрожащие на мне руки.

Ночные кошмары стали моими постоянными гостями. И, казалось, с этим невозможно свыкнуться и ужиться, но это глупости. Всё в нашей жизни относительно. Меня медленно подводят к тому, чего пережить никогда не удастся.

Последняя активность врачей возле моей персоны немного смущала. Даже скорее настораживала. Бесконечные осмотры, анализы, различные исследования, регулярная смена врачей — это разве не повод для беспокойства? Ведь смотрели вовсе не позвоночник и не нижние конечности, где явно имеется проблема.

И мои догадки подтвердились. Что-то точно происходит. И мне видимо сегодня об этом спешат доложить.

В мою палату входит лечащий врач, мистер Джеймс Глиссон, а за ним неуверенно плетётся моя мать, на которой лица нет. Бледная. А глаза красные, словно до прихода сюда набрала целую ванну соленой воды.

Начинаю перебирать в голове причины столь неожиданно намечающегося совещания…по лицам явно не поздравлять с выпиской пришли.

Неужели никогда не смогу ходить? — В воздухе повисает главный вопрос.

— Доброе утро, Маргарита. Как ваше самочувствие? — Мягко к чему-то подводит. В голосе слышится второстепенность.

Он здесь не для этого.