«Твою. Мать. Как я могла об этом забыть?! Как могла не заметить?! Черт-черт-черт!!!»

— Отпираться глупо.

— Да, — сознаюсь, это ведь действительно глупо скрывать, а от ощущения своего превосходства чертов Александровский аж раздувается.

«Надеюсь, что когда-нибудь ты лопнешь, кусок надменного говна!»

— Но Макс его не убивал, я правильно понимаю?

— Нет. Он сам в себя выстрелил. Почему не знаю.

— Я знаю.

Сложно скрыть любопытство, я ведь так и не поняла до конца, что случилось в тот ужасный день, и естественно Властелин это подмечает и ликует. Я вижу в нем четко и ясно эту отличительную черту — наслаждение своей властью. Поэтому я ни за что не спрошу сама, никогда и ни за что! Не собираюсь подкидывать дров в огонь его самомнения, а расправляю плечи и гордо молчу, вздернув нос. Говорят, что любопытство не порок, а гордыня да, но в этом случае все обстоит несколько иначе. Любопытство значит — проигрыш, а гордыня и вовсе не гордыня, а гордость, то есть чувство собственного достоинства, которое я ни за что не уроню. Особенно перед ним. И это ему известно. Петр Геннадьевич усмехается, водя пальцами по деревянному подлокотнику кресла, а потом вдруг тихо шепчет.

— И ты будешь говорить, что не похожа на свою мать?

Жаль, я это слышу, но я горжусь собой дважды, когда не реагирую даже голосом, в котором веет исключительно холодом.

— Вы здесь за тем, чтобы обсудить мое ДНК?

— Вообще-то нет, просто подмечаю очевидное. Итак, о чем мы говорили? Ах да, о Ревцове. Думаю, что тебе очень интересно, почему он себя все-таки убил…

«Никогда и ничего не проси, особенно у тех, кто сильнее тебя. Сами предложат, и сами все дадут!» — спасибо Воланд.[21]

— …У него были серьезные проблемы с психикой, дорогая…

— А то я не знала.

— Да, это очевидно, но…наверно сейчас я тебя очень удивлю. Их семейный врач говорит, что не замечал за Ревцовым явных отклонений…

— Это шутка?!

— Нет, Амелия. Было бы удобно свалить все, что он сделал, а это, поверь мне, не мало, на расстройство психики, но, к сожалению, это не так. Иногда люди делают разные вещи, просто потому что могут их делать.

«К чему он клонит?…» — леденею изнутри, он же невзначай покручивает кольцо на пальце с такой…пугающей полу-улыбкой, аж дрожь берет…

Но к чему бы он не вел, Петр Геннадьевич снова возвращается к Ревцову. Намерено дразнит…очевидно.

«Твою мать, во что я все-таки влезла?…»

— Я все же склоняюсь к тому, что у него было острое ПТСР[22]. Ревцов потерял своего любимого сына, несомненно, это не прошлом даром. К тому же все тот же врач признается, что в последнее время он стал вести себя…странно.

— Например?

— Например видел вещи, которых нет, говорил с людьми, которые давно умерли…или недавно.

— Он приехал в Москву, чтобы вам отомстить, да?

— Совершенно верно, дорогая. Он думал, что это я убил его сыночка, когда вскрыл все его махинации. Кстати, спасибо. Благодаря тебе я стал еще богаче…

— Не благодарите.

Раздается тихий смех, Властелин глушит еще немного кофе, при этом разглядывая меня из под опущенных ресниц, а когда опускает чашку, выдает так…спокойно. Как само собой разумеющееся…

— Если бы он серьезно навредил моему сыну, или, не дай Бог, убил его, я нашел бы твоего друга даже в аду, и заставил бы тебя смотреть, как потрошу его своим огромным, охотничьим ножом.

Помню, как говорила тоже самое, и по спине бегут мурашки.

«Он совершенно точно играет со мной, ну а я…что я? Я совершенно точно в проигрышной ситуации…»

— Тебе крупно повезло, что Макс отделался легким, ножевым ранением, дорогая.

— Я здесь не при чем…

— Как же? Разве не из-за тебя он несся со скоростью в двести километров в час от усадьбы моей жены? Полагаю, что да, а судя по разбитому лицу моего горячо любимого партнера, он пытался тебя изнасиловать?