Глубже - Робин Йорк

Мне не нужно говорить Бо, что я имею в виду своего отца. Мы оба знаем, о чем идет этот разговор, и это облегчение говорить о подводных течениях, скрытых за словами, выкапывать спрятанные провода, не называя их.

Чем дольше я остаюсь здесь, тем очевиднее становится, что в глубине души все глубоко испорчено.

В пяти километрах отсюда, в дерьмовом трейлере в трейлерном парке, в котором никто не живет, если у них есть лучший вариант, живет человек с моими глазами.

— Один раз, — говорит Бо. — Я прогнал его с помощью дробовика.

— Чего он хотел?

Бо бросает на меня жалостливый взгляд, я снова затягиваюсь сигаретой и смотрю себе под ноги.

Глупый вопрос. Он хочет того, чего хочет всегда. Все, что есть у моей мамы. Ее сердце. Ее киска. Ее деньги. Ее гордость.

Ему нужна преданность Фрэнки.

Он хочет расположить всех к себе, привлечь их на свою сторону, заставить их пожалеть его, посмотреть на мир его глазами, думать: «Приятель, у него были трудные времена, но он хороший парень. Я рада, что на этот раз все работает на него. Я рада, что он взял себя в руки.»

Он хочет влюбить в себя мою маму, а потом, когда она зайдет так далеко, что даже не сможет вспомнить, что было раньше, он ударит ее в живот.

В последний раз, когда я видел своего отца, он пнул меня, как собаку. Плюнул на меня. Оставил меня там с разбитой губой, скривившегося от боли.

Я не знаю, почему моя мама не может понять. Это то, чего он хочет.

— Она виделась с ним?

Бо так долго не отвечает, что я думаю, он и не собирается этого делать. Он смахивает неопрятный слой почвы в горшках, растирает сухие коричневые листья растения между большим и указательным пальцами.

— Пока я был в Калифорнии, продавал урожай.

— Она сказала тебе?

Выражение его лица мрачнеет.

— Думаешь, я бы, бл*дь, позволил ей жить здесь, если бы она мне сказала? Я услышал это от одного знакомого парня. Она говорит, что это чушь собачья.

— Ты ей не веришь.

— Я еще не принял решения. Но ты знаешь, что произойдет, если я узнаю, что она встречается с ним за моей спиной.

Бл*дь. ДА.

Я знаю, что произойдет.

Он вышвырнет ее на улицу, и это будет заслужено.

И Фрэнки тоже. Бо не собирается воспитывать девятилетнего ребенка, который ему не принадлежит. Не без моей мамы в его постели.

Он поворачивается ко мне. Подходит ближе, кладет руку мне на плечо.

— Я бы хотел, чтобы все было не так, — говорит он.

Я не могу смотреть на него. Я смотрю на звезды и докуриваю сигарету.

Это груз прошлого, подвешенный над нашими головами на потертой веревке.

Это женщина, держащая в руке нож, один порез, который может все для меня испортить. Погубить Фрэнки. Погубить Бо. Погубить ее.

Это так, и я ничего не могу с этим поделать.

* * *

Фрэнки бросается на спинку дивана, ее предплечье прижимается к моему горлу.

— Тебе действительно нужно ехать?

Я откидываю голову назад и хватаю ее за талию, чтобы перевернуть к себе на колени.

В воздухе она кажется такой легкой, ее кости тонкие, как у птицы. Я щекочу ее, пока она не начинает визжать.

— Прекрати, Уэст! Клянусь Богом, прекрати, прекрати, пожалуйста! Уэст!

Я сдаюсь, и она отползает от меня.

Мама и Бо оба на работе. Этим утром здесь только Фрэнки, я и автобус, на который мне нужно успеть, если я собираюсь вернуться в Патнем.

Я уезжаю, но не думаю, что буду отсутствовать долго.

С той ночи в теплице с Бо я слышу, как тикают часы. Стрелки летают по циферблату, как в каком-нибудь фильме, размываясь, смешиваясь, пока время не станет тонким, как папиросная бумага.

Глаза моей матери никогда ни на чем не задерживаются надолго. Движения нервные, ответы уклончивы.

Через несколько недель или месяцев, если мне повезет, мне позвонят, и я брошу все и полечу домой. И правда в том, что мне вообще не нужно ехать в Патнем.