Красавица в черном - Берд Николь (2007)

– Он не любил общества, – сказал Джон. – И с ним случались приступы подагры, которые едва ли могли смягчить его нрав.

– Его нрав и без того был ужасным!

– Наверное, – согласился Джон. – Его душа была больна. Это первая причина. Я не осуждаю матушку за то, что она искала утешения в другом месте. А вторая причина…

Габриель шагнул к нему, вскинув руку. Джон инстинктивно отпрянул и едва не покатился с лестницы кувырком. Габриель схватил его за сюртук и держал. Костяшки его пальцев побелели от ярости.

– Нет! На что ты намекаешь?

– Однажды я зашел к ней в комнату, и она поспешно спрятала какое-то письмо за подушкой дивана.

Наступило молчание. Их глаза встретились. Сдерживаемые эмоции рвались наружу.

– И ты из-за такого пустяка подвергаешь сомнению честь матери? То, что она спрятала письмо, еще ни о чем не говорит!

– Само по себе нет. Но после ее смерти и после смерти отца одна из горничных во время уборки нашла тайник за панелью в ее спальне. Я обнаружил там письма и еще несколько безделушек.

– Письма? От кого?

– От мужчины. И этот мужчина подписывался «Навеки твой».

– И ты их прочитал? – Лицо Габриеля исказилось от гнева и отвращения.

– Нет! Я сжег их. Она имела право на тайные чувства. Лицо Габриеля начало медленно краснеть.

– Я тебе не верю.

Ничего удивительного, что его брат отказывался верить в то, что у матери был тайный роман. Ведь он таким образом оказывался незаконным сыном, и все, что он думал о себе прежде, рушилось в одно мгновение. Джону должно было доставить удовольствие то, как его рафинированный братец, убитый этим известием, на глазах теряет весь свой лоск, как рассыпаются в прах его изысканные манеры, сокрушенные тайной, настигшей его из прошлого.

Но вместо этого Джон почувствовал, как гнев, который он так долго в себе лелеял, истощился. Марианна советовала ему помириться, хотя он и не был уверен, что сумеет найти подходящие слова. Джон вздохнул и произнес:

– Наверное, я ошибся.

– Ты сам в это не веришь, – подозрительно посмотрел на него Габриель.

Мириться приходилось Джону впервые, лгать он тоже не особенно умел.

– Нет, – признался он. – Но ты, если хочешь, можешь в это поверить, я не стану спорить. Она умерла. Она была нашей общей матерью, она любила тебя… Надеюсь, что и меня тоже. Пусть она спит спокойно.

Габриель выпустил его сюртук и прикрыл ладонью глаза, словно желая спрятать эмоции, исказившие его безупречные черты. У Джона даже мелькнуло желание утешить его, но он не двинулся с места. В таком состоянии Габриель мог сбросить его с лестницы.

Но разве старшие братья не должны защищать, наставлять, поддерживать? Если так, он был скверным братом.

Он так и сказал:

– Прости, что я оказался таким никудышным братом. Габриель уставился на него. Джон и сам был изумлен не меньше. Эти слова вылетели сами собой из какого-то скрытого закоулка его души.

– Ты в самом деле так считаешь? – медленно спросил Габриель.

– Да. – Джон мог бы попытаться объяснить, что сначала был слишком молод, чтобы критически оценить собственное поведение, позднее на него повлияла отцовская ненависть. Но это все равно не оправдывало того, что он сделал… или чего не сделал, чтобы защитить младшего брата.

Джон бы не удивился, если б его запоздалое извинение бросили ему обратно в лицо. Молчание все длилось, отягощенное чувствами, которые прежде не выставлялись напоказ. Потом Габриель медленно наклонил голову.

– Хорошо.

Это было самое большое, на что мог рассчитывать Джон, больше чем он заслуживал. Он смотрел, как его брат поворачивается и поднимается по лестнице. На верхней площадке Габриель остановился и обернулся.