Княжна - Кристина Дубравина

Переговоры с парижанами шли уж очень медленно и, по мнению Космоса, тухло. Понимал это и Буревский — какой-то там кандидат филологических наук, знавший французский так, как, наверно, сам Наполеон не знал. Оттого Иван Аристархович и зажевывал губы, дочитывая послание, подписываемое рукой мсье Делажа — видно, переживал стать гонцом, принесшим плохую весть.

Он-то точно знал, что с такими «счастливчиками» делали разгневанные короли.

Пчёла поднял на Саню взгляд. Оля, Оля… Витя помнил; Анна, за завтраком наливая мужчине своему чаю, сказала, что с Беловой собирается за платьем, в каком не видела особой необходимости.

Пчёлкин у бригадира спросил громким шёпотом, чётко проговаривая каждый слог:

— А-ня где?

Саша поджал губы в недовольстве, что за долгие месяцы не пропало нисколько, а только крепче становилось, к смеху Пчёлкина. У жены спросил:

— Тут Пчёла интересуется, Анька с тобой?

Ольга в трубке засмеялась так, что даже Витя услышал, а потом ответила что-то такое, что услышать смог только сам Саша. Белый чуть помолчал, Пчёле отрицательно качнул головой и сделал вид, что рулил автомобилем.

«С Максом»

— Белый, заканчивай трындеть, — кинул в раздражении, смежном с нервами, Космос. Махнул Белову. Саня кивнул, о какой-то бытовухе Ольку спросил по-быстрому и только потом сбросил. Напоследок сказал, что любит «заразу».

Белов затянулся снова и занёс руку над головой Холмогорова, словно ему на волосы пепел стряхивал. Кос обернулся, как что-то неладное почуял, и с возмущенным гласным звуком перехватил запястье, отбрасывая его в сторону.

— Э, Белый, болван, что ли?!

«Вот два балбеса!..»

Пчёла бы засмеялся, подначил бы Коса дать Белому по тыкве, сам себя выставляя не меньшим дураком, если бы не было кома в горле от напряженного молчания Буревского. Вместо того он автоматическую ручку взял. Принялся щёлкать ею.

Щёлк-щёлк. Пишет — не пишет. Щёлк-щёлк. Пишет — не пишет.

— Что вы, как дети маленькие? — воскликнул Валера и посмотрел на бригадиров так, как даже злая учительница не смотрит на хулиганов с задней парты. Саня криво усмехнулся, потянулся, по итогам, к пепельнице и кинул:

— Всё-всё, спокойно.

Он на Холмогорова обернулся и спросил тоном одновременно задорным и отстранённым.

— Ты чего заводишься с полтычка?

И раньше, чем Космос ответил, кривя лицо, чем сам замахнулся, Белый подбился под правый бок переводчика. Саня локоть положил на спинку своего кресла, в котором сидел, как его Пчёла называл за глаза, дядя Ваня, и спросил у переводчика, наклоняясь сильно вперёд:

— Ну, что скажете?

Выглядел, да и говорил, как демон. Только за правым плечом стоял, не за левым. Иван Аристархович поднял указательный палец, прося ещё немного помолчать, и на окончание письма взглянул поверх стёкол очков с сильно «плюсовыми» диоптриями.

У Вити от тишины не идеальной, разрушенной щелчками механизма ручки и ходом пяти пар часов, на стене и четырёх запястьях, мелко затрусило обратную сторону коленей. Он не уставал от разборок вживую, от стрелок — Пчёла на них почти отдыхал, давал волю своему ТТ-шнику. Но было бы попросту обидно за потерянное время, если бы этот Делаж под самый конец долгих, откровенно муторных переговоров, идущих с июля, решил всё-таки разобраться «по-мужски».

Аристархович по итогу просветлел и, улыбаясь толстыми щеками, развернулся в кресле на колесиках, прямо как на карусели. Он посмотрел на бригадиров внимательно, словно думал найти радости от ещё не озвученной вслух вести у них на лицах.

Потом только сказал, позволяя выдохнуть:

— Все отлично, Александр Николаевич! Мсье Делаж сообщил, что прибудет пятого сентября к восьми часам вечера в Шереметьево, и там будет дожидаться ваших людей.