Деспот - Саша Кей

Оборачиваюсь, и слова застревают у меня в горле.

Игорь Михайлович уехал. Кроме меня, в доме никого нет.

Меня пробирает озноб. Я догадываюсь, что шум – лишь плод больного, измученного горем воображения, но мне настолько себе, что я хватаюсь за телефон и набираю Андрея.

Я не могу оставаться одна. Я сойду с ума!

– Настя? – голос Андрея звучит сонно и удивленно.

– Ты… Мне страшно… Ты не мог бы приехать, – скулю я в трубку.

Я никогда не оставалась с ним на ночь, но кому, как ни жениху, успокаивать меня в такой ситуации?

– Насть, я завтра приеду на похороны, уже поздно тащиться через весь город, – заставляя меня холодеть, сквозь зевок отмахивается он. – Выпей успокоительного. Тебе просто тяжело.

Я не верю своим ушам.

Стискивая телефон во влажной ладони, переспрашиваю:

– Не приедешь?

Как это возможно? Мы не виделись несколько месяцев, за всю стажировку у меня не получилось приехать ни разу, слишком далеко: перелет с двумя пересадками занимает полтора суток.

Даже в обычный день он должен мчать ко мне, чтобы увидеть свою невесту…

А Андрей отказывается приехать ко мне накануне похорон родителей, потому что далеко?

Наверное, я ослышалась.

– Да, Настюш. Устал, сегодня с парнями играли в футбол. Я упахался…

Он упахался.

Бестолково пялясь в стену, сбрасываю звонок. Телефон выскальзывает из безвольно ослабевшей руки.

Совсем одна.

Сегодняшний день вытягивает из меня все жилы.

Слезы возвращаются новой волной. Беззвучные рыдания, сотрясающие тело, переходят в надрывные. За что? Мамочка… Папа…

Из-за острого чувства одиночества ощущение, как будто льдом обложили. Пальцы ледяные, лихорадит. И это в июле.

Заполнив ванну почти кипятком, пытаюсь отогреться, и не выходит.

Распухшие веки почти невозможно открыть, внутри дерет и колет. Все еще всхлипывая, кладу на лицо вымоченное в ледяной воде полотенце. Мне кажется, только на пару минут, но, очнувшись от шороха, раздавшегося справа, я понимаю, что вода в ванной остыла.

Убираю ставшую противной махровую ткань и вздрагиваю. Снова шуршит где-то за дверью. От страха я подскакиваю на ноги, расплескивая мыльную воду, и механическим жестом, не включая голову, перехватываю задетую рукой скользящую в ванну плойку.

– Кто здесь? – кричу я.

Нервы сдают совсем. Меня колотит, и тишина в ответ не успокаивает.

Потому что я не приносила плойку в ванную. Совершенно точно. Не приносила. И не включала ее в розетку. Мне вообще не до завивки.

Дрожа, я смотрю на мигающий огонек индикатора нагрева старой плойки с перетершейся оплеткой провода.

И я в своем уме. Я знаю, что классика несчастных случаев из американских детективов – включенный электроприбор, упавший в ванную, убивает только в редких случаях.

Но я ее не приносила!

«С этого момента грош цена твоей жизни».

Сами собой в голове всплывают насмешливые слова Марича.

Желание повторно кричать, спрашивая, кто здесь, пропадает.

Мысли скачут, обострившийся слух регистрирует полнейшую тишину. Сердце колотится на грани возможного.

Выдернув плойку из розетки, я отбрасываю ее на пол и, нащупав мокрыми руками, телефон звоню Ольге Федоровне, папиной сестре. Время – час двадцать ночи, но мне плевать.

– Настенька, дорогая, что-то случилось? – заспанным голосом спрашивает она.

– Теть Оль, мне страшно. В доме кто-то есть, – выпаливаю я.

– Ну что ты, детка, это просто стресс. Поселок хорошо охраняется. Это нервы.

– Но…

– Сережа задержался в городе, хочешь, я попрошу, чтобы он приехал и переночевал у тебя?

Дядя Сереже, вечно замученному на своих переговорах, которому еще завтра на похороны, сейчас ночью ехать ко мне? Мне становится стыдно, и немного страшно. Потому что, если и с ним по дороге что-то случится, я не вывезу.