Мы, озадаченно переглянулись.

— У Маруськи, Сашка умер, муж ейный, его кровать, пустует стоит.

Бабка Маруська, стоящая, как пенёк с глазами, охотно закивала. Отец потоптался, и вышел со словами:

— Ну пойдём, глянем.

И троица, вышла на улицу.

— Я буду спать, на кровати, какого-то умершего деда? — Спросила я мать.

— Роза, ну это же деревня… — Устало отвечает она.

Они ввалились впятером, с какими-то забулдыгами, волоча, такую же кровать, как у Евдокии.

— Принимай, хозяйка! — Радостно завопил, один из забулдыг, с таким счастливым видом, будто он приволок как минимум кровать Людовика.

Отец отслюнявил им по сотке, а бабке Марусе, пятьсот рублей. Она стала кланяться, и пятиться к выходу. Потрясающий антураж.

— На ней, покойник лежал. — Просто сказала я.

— Иииих… А на моей Гришка пьяный помер, ещё и протёк, на жаре-то. А Сашка-то Маруськин, сухонький был, и зимой помер, нормально схоронили.

Мать ошарашено покосилась на меня, а я спросила:

— А перину можно? Только чтоб на ней, не умирал никто. Пожалуйста.

— Перину-то найдём… Ты Ромка, в тот угол двигай, кровать. А перину, с чулана вытащим. Перина ещё мамки моей, пригодилась, вона…

Надеюсь, в ней нет клопов, подумала я, но в слух, не сказала.

После, Евдокия посадила нас обедать, наложив вкусные щи, из печи. Я таких никогда не ела, и к чаю подала блины.

— Евдокия, Розе учиться надо. На домашнем обучении она, ты уж её, не щеми особо. — Попросил отец.

— Разбаловал, девчонку, вот и отгрёб. — Сурово ответила Евдокия.

— Как вышло. Сам не ожидал. Она отличница. — Развел руками отец.

— В тихом омуте, черти водятся, Роман. Я тебе всегда это говорила.

— Деньгами не обижу, говори, все что надо будет.

— Ладно, чего уж. Присмотрю, за твоей отличницей. Языкастая, уж больно.

— Что есть, то есть. — Чешет голову отец. — Ладно, поедем мы. Путь не близкий. Роза, будем на связи, и будь терпимее. Спасибо за обед, Евдокия, давно такого не ел.

Родители обнимают меня, и уезжают. А меня берет, сильная тоска. Лучше бы, я на балконе гуляла, до девяти месяцев.

— Посуду помоешь? Не сломаесся? — Ехидно спрашивает Евдокия.

— Помою. — Киваю я ей.

Получаю кусок вонючей, сальной тряпки, и мыльную воду в тазике.

— Мой.

— А споласкивать чем?

— Тама, в кастрюле вода.

Я смотрю на мерзкую тряпку, и меня начинает тошнить.

— Чего не так? — Испугалась тётка.

— Тряпка воняет. Дайте пожалуйста чистую.

— Ииих, так и тряпок не напасешься… Нормальная тряпка.

Я вздохнув, иду к чемодану, и жертвую своей старой футболкой. Разрезая её, на куски.

— Ты чего, дура, такую вещь испортила хорошую?! — Вопит Евдокия.

— На тряпки. Эта уже вонючая и в микробах.

— Дык, прокипятить же можно.

Помоги мне, Боже. Дай мне продержаться это время.

Помыв посуду, я спрашиваю у Евдокии, где магазин. Топать прилично. Но я хочу прогуляться, меня уже утомляет, эта изба, с кроватями покойников, и сальными тряпками.

Минут пятнадцать, я шла к магазину, благо там оказались в продаже губки, которые никто не покупал. Видно, в целях экономии. Сказав продавщице, что я буду заходить сюда за губками постоянно, я вышла. Деревня меня, не прельщала, но нужно было выждать.

«Чумазое чудо»

«Где ты, и где она»

«Шлюшка»

Голоса нахлынули, и я помотала головой. Не сейчас, не сейчас. Позже. Я все исправлю. Все поменяется. И крепко прижав, руку к животу, я твёрдо зашагала, к теткиному дому.

ГЛАВА 30

РОЗА

Жизнь в деревне, с тёткой Евдокией, была невыносима. Бабка, постоянно придиралась, так и норовила, повестить на меня, какую-либо работу.

— Иди, девка, воды принеси… — Ворчала она.

Я посмотрела на железное ведро, и на неё.

— Мне нельзя носить тяжёлое, вы что, забыли?