Последний шанс - Сара Руиз

— Ты это слышал?

— Нет.

Мы идём в тишине, слушая музыку, но я не могу на ней сосредоточиться. Всё, о чем я могу сейчас думать, это её гитара, и как завтра утром я поеду за ней в Дублин. Когда песня заканчивается, Рэйн достает свой наушник, и я вдруг понимаю, что у неё голые руки.

— Где твои перчатки? — спрашиваю я.

— О, я не знаю. Я их потеряла, — говорит она. — Но это ничего, у меня тёплые карманы.

Я останавливаюсь посреди тротуара, и она тоже останавливается. Я беру её руки в свои и грею их между своих перчаток.

— Ну и что мне с тобой делать, ciaróg?

— Всё, что захочешь.

Я, смеясь, отпускаю её, после чего стягиваю перчатки и надеваю ей на руки.

— Но ты замерзнешь, — говорит она. — Я и так уже украла твой худи.

— Ты сказала, что я могу делать с тобой все, что захочу. Я хочу отдать тебе свои перчатки, и чтобы ты не жаловалась по этому поводу.

Она улыбается мне.

— Это всё, что ты хочешь со мной сделать?

— Это нелепый вопрос, — говорю я.

— Почему?

— Думаю, ты знаешь, почему.

Я обхватываю её рукой за плечи и прижимаю к себе.

Мы позволяем музыке заполнить тишину по пути к воде. Дойдя до места, мы облокачиваемся о перила и смотрим на чёрную воду перед собой.

Рэйн поворачивается ко мне, когда песня, которую мы слушаем, заканчивается. Она берёт мои руки и прижимает к своим щекам.

— Ты замёрз.

Она смотрит на мои руки, а затем дует на них горячим воздухом.

— Почему на твоих костяшках вытатуировано «Last Call»? — спрашивает она.

Она притягивает меня ближе и засовывает мои руки в карманы своего пальто, хотя у моего пальто тоже есть карманы. Но я не напоминаю ей об этом.

Я вздыхаю. Мы стоим так близко, что я не могу точно сказать, где заканчивается её облачко пара и начинается моё.

— Я набил эту татуировку сразу же после смерти папы, когда решил вернуться домой и начал управлять пабом. Я сделал это в шутку. Чтобы поднять настроение. Но это не очень-то сработало.

Рэйн какое-то время молчит.

— У тебя были с ним не очень хорошие отношения.

— Это ещё мягко сказано.

— Тебе не обязательно об этом рассказывать, — говорит она. — Мне не следовало напоминать.

Обычно, я не разговариваю об этом. Обычно я говорю: «Наши мнения не совпадали», и на этом всё. Но я хочу рассказать Рэйн. Я хочу, чтобы она знала. Хотя отчасти напуган тем, что когда она узнает, каким был мой отец, она начнёт задаваться вопросом о том, способен ли я совершить те ужасные вещи, о которых постоянно думаю. И есть ли у меня генетическая предрасположенность к подобному злу. И я не буду её винить, если так и случится. Я бы подумал о том же самом.

— Он был жестоким, — говорю я. — Дома.

Рэйн замирает.

— О.

— Он также был обворожительным и весёлым, особенно в пабе. Долгое время я задавался вопросом: что мы делали не так, и почему он вёл себя дома совсем иначе. Больше всего он ругался с Олли, но когда Олли уехал, лучше не стало.

— Олли поэтому уехал?

Я киваю.

— Когда он уехал учиться в кулинарную школу, он пытался убедить маму уехать вместе с ним, но она не смогла. Я не знал об этом до самой смерти папы. Я во всём равнялся на Олли, когда был ребёнком. А затем он уехал, и я больше ничего о нём не слышал. Я не знал… Я много лет думал, что он просто забыл обо мне, или что я сделал что-то не так.

Рэйн подходит ближе и кладёт голову мне на плечо. И это помогает мне продолжать рассказывать, потому что я не вижу выражения её лица, и мне не надо переживать о том, что там с моим лицом.