Капля яда - Х. Пенроуз

Другая комната. Прямо рядом с его спальней, но уникальная. Он реконструировал ее так, чтобы она повторяла все особенности комнаты в школьном общежитии, которую я оставила позади. Воссоздание нашей грязной истории. Больные, извращенные игры разума. Я научилась хорошо понимать его; у этого человека было три стороны.

Временами то, чему он меня подвергал, казалось более регламентированным, а иногда нет; как будто две личности боролись за приоритет, и одна стала приемницей. И последняя, которая редко, если вообще когда-либо, проявляла себя как друг, которого я когда-то знала.

Я, спотыкаясь, вошла в комнату на каблуках и осмотрела дополнительные аксессуары, которых не было в моей старой комнате в общежитии. Мебель и игрушки, использованные в сцене БДСМ. Предметы, которые, при правильном использовании по обоюдному согласию, я не сомневалась, доставляли удовольствие сотням тысяч людей по всему миру.

Для меня они олицетворяли все неправильное в этой ситуации. Любая форма насилия никогда не была добровольной, это никогда не было выбором.

— Раздевайся. И на кровать на четвереньки, — рявкнул он, и его голос прозвучал как удар хлыста.

Прежде чем я успела двинуться, чтобы выполнить его приказ, он оказался у меня за спиной, разрывая молнию на спине моего платья, грубо толкая его вниз; швы платья разошлись. Стоя неподвижно, я позволила ему делать то, что он хотел, пока обрывки платья клочьями валялись на полу. Великолепное платье, теперь испорченное.

— Сегодня вечером другие оценили это тело без моего разрешения, — прошипел он мне на ухо, его твердое тело прижалось к моей спине в знак предупреждения.

— Это платье ты выбрал сам, — попыталась я успокоить его.

Он цокнул языком.

— О, Милла, ангел мой. Что мы будем с тобой делать сегодня вечером?

Я не ответила на риторический вопрос; в этом не было необходимости. Он принял решение. Я бы заплатила за грехи других своей плотью.

Грубо схватив меня сзади за шею, он толкнул меня на кровать в молчаливом требовании. Я заняла позицию полностью обнаженной, ожидая его. Я услышала, как он медленно сбросил одежду. Он делал это часто — нагнетая предвкушение; это был его мощный ход, когда я никогда не знала, что произошло бы дальше.

Для человека, который в повседневной жизни обычно был вполне предсказуем, то, что он сделал со мной, таковым не было. Он хотел застать меня врасплох. Это был обоюдоострый меч, на котором он играл, желание против страха. Я услышала движение в комнате, но продолжала смотреть вперед, на простую белую стену.

Он сильно шлепнул меня по заднице, заставив зашипеть. Мое тело дернулось вперед от удара. Схватив меня за бедра одной рукой, чтобы удержать на месте, он погладил то место, куда ударил меня. Я была уверена, что там остался бы красный след от руки. Ему нравились его метки на мне, утверждая, что он пометил то, что принадлежало ему. Вторая пощечина пришлась по тому же месту, и я вскрикнула от дискомфорта от силы.

— Тише, ангел.

Он снова погладил болезненное место, прежде чем провел у между ягодиц, а затем погрузил два пальца прямо в меня.

— Мокрая для меня, — счастливо сказал он.

К моему большому отвращению, я всегда была такой.

Он предвосхитил это; мое тело стало инструментом, который играл под его дудку.

Жестокое обращение стало для меня таким нормальным, повседневным делом. Он хорошо обучил меня этому… скрывать физические шрамы за одеждой и макияжем, скрывать эмоциональные шрамы за моей собственной сильной личностью, скрывать сексуальное насилие, заставляя свое тело наслаждаться этим.

Я понимала, что мое тело реагировало на него и то, что со мной делали, было физиологической реакцией, но это все равно не стерло мерзкое отвращение с моего рта.

— Скажи мне то, что я хочу услышать, — потребовал он.

— Я хочу тебя.

Ложь.

— Я люблю тебя.

Самая большая ложь.