Допустимый брак - Лина Инарина (2024)

— И все? А как же клятвы любви и верности?

Саша обнял крепче и принялся шептать, о чем просили, Вероника склонила голову ему на плечо и молча слушала. Так они и ехали по ночному городу, благо пробок в это время практически не бывало.

Саша проводил до дома и поцеловал на прощание. Заходить внутрь отказался, в последнее время он редко заходил к отцу по делам. Не то чтобы между ними пробежала кошка, нет, просто один совместный проект закончился, а новый все никак не мог начаться. Так уже бывало.

Попрощавшись, Вероника тихо вошла в дом. Она устала и мечтала как можно скорее добраться до постели. Не судьба.

— Вероника! Наконец-то! Мы все так за тебя волновались!

Навстречу выбежала домработница, пожилая хлопотливая женщина с седыми волосами, стянутыми в хвост.

— Привет!

— Где пропадала? Мама с папой все извелись!

«Так им и надо».

— Мы уж искали, звонили…

Под этот поток речи Вероника прошла к лестнице.

— Папа просил зайти.

— Завтра, — ответила она, поднимаясь по ступенькам.

— Как же так?!

Вероника обернулась, собираясь попросить домработницу сделать вид, что они не встретились, но земля под ногами вдруг сделала резкий поворот. И наступила тьма.

Первым ощущением стала саднящая боль на локтевом сгибе, потом услышала голоса.

— Даже не знаю, что вам сказать. Вы прежде замечали нарушения пищевого поведения?

«Чего?»

Она несколько раз хлопнула глазами, но перед ними будто черную штору повесили.

— Ха! Да у нее постоянное нарушение поведения! Когда нормальные люди обедают, она спит! Когда все спят, ее где-то носит!

— Лена!

«Оба тут».

Вероника еще раз усиленно проморгалась, кажется, зрение потихоньку начало возвращаться, черный туман стал белым, знакомые силуэты проступали сквозь дымку. Они вполне узнаваемые — папа, мачеха и семейный доктор.

«Вот же блин!»

— Может быть, она что-то приняла?

— Возьму анализ, но не думаю, что вам стоит беспокоиться о наркотиках, не вижу признаков.

— Не могу поверить, что у моей дочери голодный обморок.

Вероника расхохоталась. Собственный голос звучал тихо, будто издалека, зато зрение вернулось практически полностью. Она лежала на кровати в своей комнате, в изголовье стояла капельница.

— Дочка! Что с тобой?!

Она пожала плечами.

— Вероника, когда вы ели в последний раз?

При слове «последний» Лена поморщилась, потом закатила глаза, стоило больших трудов сдержаться, чтобы не хихикнуть. Можно понять, почему гонщики боятся слова «последний», но чего опасаться богатым домохозяйкам, ой простите, светским львицам?

— Не помню.

— Соберитесь, пожалуйста. Это важно.

— Последние три дня мы пили чай и кофе, — удобно устроившись на подушке, попыталась объяснить Вероника. — Больше ни на что не отвлекались. Не ели и не спали.

— Вы пытались похудеть?

— Нет. У меня нет проблем с пищевым поведением. Я набираю за зиму два с половиной килограмма, две недели сижу на белковой диете, и мой вес приходит в норму. Я делаю так с шестнадцати лет.

— Итак, вы держали диету две недели.

— Да.

Хотелось спать, убрать бы эту дрянь из руки, свернуться в клубочек и под одеяло.

— А следующие три дня вы ничего не ели?

— Так получилось.

— Подробнее, пожалуйста.

С тяжелым вздохом Вероника села. Все равно ведь не отстанут.

— У меня были проблемы в личной жизни. Не медицинские. Чтобы отвлечься, я сменила обстановку. Помогала подруге готовиться к выставке. Мы рисовали сутками напролет.

— Так ты теперь художница? — ехидно поинтересовалась Лена, присаживаясь на край прикроватной тумбочки.

— Ага, — сказала Вероника, прикрывая глаза, не было настроения соревноваться в остроумии.

— Тебе плохо? — спросил отец.

— Спать хочется.