Доверься мне - Кристен Каллихан

— Ну попробуй, чувак, — доносится сверху. — Я бросаю тебе вызов.

Скотти хлопает дверью, а я остаюсь наедине с двадцатифунтовым пускающим слюни малышом, который решил, что мне будет лучше без бровей.

— Ладно, мелкий, — убираю его пальцы от своего измученного тела, — давай найдем тебе что-то более подходящее для игр.

У Скотти довольно большой особняк в Верхнем Вест-Сайде. С центральной лестницей и комнатами по обе стороны. А еще здесь имеется гостиная, расположенная в задней части дома, где окна во всю стену выходят на небольшой сад.

До появления ребенка дом выглядел безупречно: диваны кремового цвета, светлые шелковые обюссонские ковры и стеклянные столы. Теперь же диваны темно-серого цвета, ковры по-прежнему шелковые, но уже персидские и темно-красного цвета, а столы сделаны из прочного темного дерева. Неплохо, но больше походит на семейное гнездышко, где царит бардак, а по полу разбросаны игрушки. На столе стоят четыре кружки с разным количеством остывшего кофе. Расстелено несколько детских одеял. И еще есть какая-то странная штука, кажется, с пластиковыми вставками, похожая на детскую конструкцию для лазания, с которой свисают плюшевые жуки. Необычно.

— Вот, приятель, поиграй лучше с ними, — говорю я, усаживая Феликса перед болтающимися жуками.

Он смотрит на плюшевых насекомых, затем на меня, потом снова на жуков. Маленький подбородок начинает подрагивать. Я буквально слышу, как внутри меня ревет предупреждающая о тревоге сирена: «Опасно! Опасно! Прервать операцию! Отбой!»

— Как прикольно, да? — спрашиваю, для привлечения внимания потрясая одним из игрушечных жуков.

Нет, ему вообще не прикольно. У Феликса на глаза наворачиваются слезы, он делает глубокий вдох, это словно затишье перед бурей. А затем вспышка детского гнева превращается в чудовищный вопль. Малыш беспорядочно размахивает руками, в то время как его лицо приобретает ярко-красный цвет. Зрелище не для слабонервных.

— Ладно-ладно, — беру его на руки и начинаю расхаживать туда-сюда, — все нормально. Ну и жуткие эти жуки.

Феликс не жалеет сил, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки. Очевидно, у него впечатляющие вокальные данные, учитывая, что всю мою карьеру музыка орала на полную громкость.

— Прости-прости. — Я пытаюсь укачать его, как делает Софи, но тщетно. Мелкому не нравится. Он выгибается и орет. В страхе уронить я крепко прижимаю его к себе. — Господи, а я еще считал себя слишком эмоциональным. А что насчет этой… — таращусь на серую плюшевую игрушку, которую подобрал с пола, понятия не имея, кто это, — обезьянки? Хочешь обезьянку?

Одним полным негодования ударом серая неуклюжая обезьянка отправляется в нокаут.

— Правильно, обезьянки — отстой. Принял к сведению.

У Феликса убийственный взгляд и легкие как у гребаного Роберта Планта.

Скотти сбегает по лестнице с измученным выражением лица.

— Ты усадил его на пол, да?

— Я думал, он захочет поиграть! В самом деле, какого хера, чувак?

Скотти забирает сына, хватает детскую пустышку и подносит ко рту Феликса.

— А вот и твоя соска, любовь моя.

Маленький негодник сразу присасывается к соске и с судорожным вздохом кладет голову на плечо Скотти, будто только что прошел через долгое, тяжелое сражение. Ну, я-то его точно проиграл.

— Заткнуть отверстие. — Хлопаю себя по лбу. — Я должен был догадаться.

Две пары глаз смотрят на меня с возмущением. Заявляю официально: у меня скоро сдадут нервы, поэтому мне срочно нужно выпить или понизить уровень адреналина.

— Черт подери, откуда ты вообще знаешь, что делать?

— Прошел испытание огнем. — Скотти натянуто улыбается. — Выживает сильнейший.

Беру назад все эти отцовские шутки, которые отпускал в адрес Скотти. Ему нужно вручить медаль.

— Запиши меня в телефоне как «Спасибо, но нет», если дело дойдет до того, что потребуется няня.