Дистанция - Луна Мейсон

Его нога снова касается моей грудной клетки, и боль пронзает меня, обжигая все тело, перехватывая дыхание. Все, что я хочу сделать, это обхватить руками живот, испытывая непреодолимую потребность защитить нашего ребенка, но я не могу. Я не могу освободить руки. Это само по себе убивает меня.

Его нога снова касается моей грудной клетки, и я хватаю ртом воздух. Все, о чем я могу думать, — это ребенок. Я была бы лучшей матерью, чем моя собственная. Я бы любила своего ребенка больше жизни. Теперь у меня никогда не будет такого шанса.

— Пожалуйста, Джейми, прекрати! — с трудом выдавливаю я, жалобно кашляя. Каждое слово раскалывается у меня в груди. Я должна попробовать что угодно, чтобы вытащить нас отсюда.

— Заткнись нахуй! — кричит он, снова поднимая ботинок, на этот раз прямо перед моим лицом. Он выбрасывает ногу вперед, удар приходится прямо мне в щеку.

Боль теперь берет верх, поглощая все мое тело до тех пор, пока я больше не могу ее терпеть. Я чувствую, как жизнь утекает из меня на холодный пол.

Мои единственные мысли в этот момент, Келлер.

Он дарит тепло и любовь, в которых я нуждаюсь, чтобы ускользнуть. Я чувствую легкую улыбку на своих губах, когда засыпаю.

Я просто надеюсь, что он знает, как сильно я его любила.

Я представляю, как меня заключают в его объятия, пока я, наконец, ничего не чувствую.

ГЛАВА 27

Келлер

Мрачное выражение, запечатлевшееся на лице Луки, быстро сменяется чистой яростью, и он разбивает свой телефон о стальные стенки самолета. Осколки стекла отскакивают от стен.

— Блять! — он отчаянно кричит, запустив руки в волосы.

Он не может смотреть мне в глаза. У меня в животе поселяется ужас. Лука уравновешен и способен контролировать свои эмоции. Эта вспышка гнева означает, что что-то пошло наперекосяк.

— Скажи мне, брат.

Наконец, его глаза встречаются с моими, но слова не складываются. Он просто смотрит на меня, на его лице читается боль.

— Ради всего святого, Лука, что бы это ни было, мы справимся с этим вместе. А теперь открой рот и используй свои гребаные слова, пока я не потерял все терпение, которое у меня еще осталось.

— Она у них, Келлер. Мне чертовски жаль.

На секунду мне кажется, что я плохо слышу. Затем кажется, что из комнаты выкачали весь воздух.

Эти четыре слова режут меня, как нож к горлу.

Они не могут. Они, блядь, не могут заполучить ее. Этого не может быть. У меня голова идет кругом.

Кислая желчь поднимается к моему горлу. Осознавая, что мы находимся впереди остальной толпы, я чувствую на себе их взгляды. Наблюдают, ожидая, что я взорвусь. Каждая частичка моего существа хочет устроить ад, сжечь дотла весь Нью-Йорк.

В этот момент все, что я когда-либо любил, ускользает ко всему, что я когда-либо терял. Моя жизнь совершенно бесполезна без нее.

— Что случилось с твоей сделкой? — выплевываю я, пытаясь сдержать дрожь в голосе.

— Я, блядь, не знаю, ясно? блядь! Мы вернем ее, брат. Если это будет последнее, что я когда-либо сделаю, я верну тебе свет, — отвечает он, проводя руками по волосам.

Отстегивая ремень, я вскакиваю со своего места. — Скажи пилоту, чтобы открыл гребаные двери, сейчас же, — бушую я, адреналин бурлит в моем теле, когда я направляюсь к выходу. Грейсон бросается к двери самолета, преграждая мне путь и хватая меня за свитер обоими кулаками.

Он храбрый.

— Келлер, сядь, блядь, на место. У Луки есть люди. Они вернут ее. Ты должен остаться в этом гребаном самолете. Все, ради чего ты работал, сводится к этому бою. Не теряй голову. Если ты откажешься от этого боя, все. Ты в ловушке. Ты хочешь стать лучшим человеком, мужчиной, достойным Сиенны. Что ж, это та самая возможность.

— Не прикасайся ко мне, черт возьми. — схватив его запястья, я отталкиваю их от себя. Он не сдвигается с моего пути.