Леди и лев - Керк Синтия (2005)

Он закричал и повалился обратно. На него напали египетские разбойники. Наверное, так оно и было. Отобрали у него ценности и оставили умирать голым и одиноким в пустыне. Этого он всегда боялся. Его всегда окружали ненадежные и вероломные подлецы. Он никогда не знал наверняка, кому можно верить. Теперь злая судьба его настигла. Он попробовал дотянуться рукой до своего пылающего лица, но что-то мешало ему. У него не было сил, чтобы предпринять еще одну попытку. Лучше покориться неизбежности. Все люди умирают, а он по крайней мере сможет умереть в своей любимой пустыне. Но умирать в одиночестве так печально, неутешительно… Если бы только он в последний раз мог увидеть Шарлотту! Он должен что-то сказать ей, нужно так много сказать ей, но теперь слишком поздно.

– Шарлотта, – пробормотал он спекшимися губами.

– Ш-ш-ш, не надо говорить.

Эти ласковые слова были, очевидно, последней стадией предсмертной лихорадки, которая началась от солнечного удара. Он почувствовал влажное и прохладное прикосновение к своему лицу, успокаивающее боль и жар. Застонав, он вернулся к своему бреду и миражам, которые разговаривали с ним мягкими голосами. У самого главного миража были нежные руки, которые пахли жасмином. Оказывается, умирать не так уж и плохо. Жаль только, что он не смог прожить лучшую жизнь.

– У отца никогда не было таких сильных приступов, – произнес его мираж.

– Инфекция от ран на его лице усугубила ситуацию, – ответил грубоватый голос в отдалении. – Полагаю, что в последнее время он принимал недостаточно хинина.

Его тряхнуло, как будто весь мир вокруг него рушился. Удивительно, как песчаная буря может так его разозлить. Снова что-то прохладное коснулось его лба.

– Он как в огне, доктор.

Дилан прислонился к чему-то прохладному, слабый и изнемогающий от боли.

– Помнится, один капитан с немецкого судна однажды…

Голоса постепенно затихли. Какая, в сущности, разница, о чем говорят его призраки? Его снова охватил жар, он погрузился в запах жасмина, которым пах обжигающий хамсин. Это напомнило ему о Шарлотте, его смелой женщине с длинными волосами цвета белого золота. Если он сможет разлепить веки, то представит себе, что смотрит в ее серые глаза, а они смотрят на него, и у них такой неземной оттенок, какого еще никогда не было…

Но долго он не мог смотреть. Его веки сомкнулись, и в его горячечное сознание ворвались другие видения, он все больше приходил в замешательство. То он видел свою обожаемую Шарлотту, а в следующий момент перед ним вырастали огромные пирамиды. Он тряс головой, но странные видения продолжали преследовать его: хрустальный шар в руках, унизанных кольцами, свирепое лицо Барнабаса Хьюза, поющие пираты, размахивающие саблями, рычащие коты…

Это было слишком странно и утомительно. Наверное, он сойдет с ума, если эти видения не прекратятся. Скорпионы карабкались по его обнаженному телу, и женщина с оранжевыми перьями в волосах не переставала хохотать. Она хохотала и хохотала, и звук ее смеха был хрупким, как мел.

Он взмахнул руками, когда на него прыгнул огромный лев, его голодная, широко раскрытая клыкастая пасть нависла над ним. Он умирал. Его мучило раскаяние, но больше всего он сокрушался о Шарлотте.

– Прости меня, Шарлотта, – прохрипел он, – я люблю тебя.

И он отдал себя на волю судьбы, той судьбы, которую, к несчастью, по праву заслужил.