Альфред Хичкок - Акройд Питер (2015)

«Шантаж» часто называют первым британским звуковым фильмом, но эта честь должна принадлежать картине «Уликой была новая шпилька» (The Clue of the New Pin), о которой теперь практически забыли. Как бы то ни было, афиша «Шантажа» не отличалась скромностью. «Первый полнометражный звуковой фильм в Великобритании… Смотрите и слушайте родной язык таким, каким он должен быть – устным… Отложите все, чтобы услышать это!» Фильм – что, наверное, неизбежно – пользовался огромным успехом в Великобритании. Газета Daily Chronicle радовалась, что после гундосого американского произношения «английские голоса в «Шантаже»… подобны музыке».

По свидетельству To-day’s Cinema, на публичном просмотре в кинотеатре Regal летом 1929 г. демонстрация «прерывалась взрывами аплодисментов», один из которых длился семь минут. Это был абсолютно новый способ восприятия мира, и когда он сопровождался блестящей передачей Хичкоком атмосферы Лондона – транспорт, улицы, реклама, интерьеры домов, чайные Lyons, темные закоулки, – возникал уникальный образ города. В интервью газете Evening News, данном по поводу выхода фильма на экраны, Хичкок заметил, что «он создал потребность в реализме, которая не нужна в обыкновенном театре». Успех имел и глубоко личный аспект. Как писала их дочь, «мои родители были на седьмом небе».

4

Я был серым

«Шантаж» не принес успеха на зарубежных рынках, а американские зрители заявляли, что не понимают английской речи. Поэтому прибыль от проката если и была, то весьма скромная. Студии Elstree требовался более надежный и долговечный продукт. Несмотря на растущую славу, Хичкок оставался наемным работником компании, обязанным заниматься тем, что выбрало руководство.

Летом 1929 г. он встретился с драматургом Шоном О’Кейси, чтобы обсудить экранизацию пьесы «Юнона и павлин» (Juno and the Paycock), которая уже пять лет не сходила со сцены и пользовалась большим успехом. Это будет первый звуковой фильм Хичкока, тщательно продуманный и последовательный, наполненный диалогами. Спектакль «Юнона и павлин» в исполнении актеров дублинского театра Abbey Theatre был насыщен характерной для О’Кейси смесью возвышенной декламации, пылкой молитвы и грубоватого гэльского юмора, в которой была своя музыка.

Хичкоки пришли к О’Кейси в его дом в Сент-Джонс-Вуд, чтобы обсудить этот и другие будущие проекты. Драматург вспоминал, что Хичкок «был тучным человеком с неуклюжей походкой, словно каждое движение давалось ему с трудом, как раздутому тюленю». Альма «сидела молча, но была исполнена внимания, замечая каждый жест, каждое слово». Вскоре О’Кейси понял, что окончательное решение принимает именно она. Альма вместе с мужем отвечала за сценарий; он не особенно отличался от театральной версии – только двумя или тремя сценами на природе, усиливающими правдоподобие.

Главным вопросом всегда оставался звук. В одной из сцен на новеньком фонографе проигрывалась пластинка, а голоса слушавших ее членов семьи смешивались со звуками похоронной процессии, которая, в свою очередь, прерывалась пулеметными очередями. Хичкоку пришлось импровизировать. Реквизитор, зажав нос, изображал «дребезжащий» звук фонографа, а актеры, которых снимала камера, подпевали; в другой части студии хор исполнял панихиду, а работники сцены стучали тростниковыми палочками по растянутой коже, имитируя звуки выстрелов. Перезапись была невозможна. Все это напоминало необычный концерт авангардной музыки.