Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт (2006)

Человек в плаще лежал неподвижно. Конверс подхватил обмякшее тело под мышки и прислонил к стене, подальше от выходной двери. Машинально подобрав рацию, он сунул ее в карман. Испуганный, сбитый с толку, он постоял некоторое время, пытаясь сориентироваться, затем, увидев то, что ему требовалось, подхватил атташе-кейс и чемодан и бросился вперед. Такси стояло у обочины, шофер спокойно курил, не подозревая о том, что происходило в тридцати ярдах от него.

– Аэропорт де Голля! – крикнул Джоэл, распахивая дверцу и бросая свои вещи. – Пожалуйста, скорее, я тороплюсь!

Он скрючился на сиденье, его голова болталась на подушках, он задыхался и жадно ловил ртом воздух.

Мелькание уличных фонарей, густые тени, падавшие в салон автомобиля, странным образом помогли ему привести в порядок мысли, пульс его постепенно успокоился, а задувший в полуоткрытое окно ветерок осушил вспотевшие виски и затылок. Ему нестерпимо хотелось курить, но приходилось сдерживаться, опасаясь приступа тошноты. Он зажмурился так сильно, что перед глазами у него закружились белые искры, они помогли разогнать царивший у него в голове мрак. Он чувствовал страшную слабость и знал – причиной ее является не только страх. Тут было нечто иное, оказывающее парализующее действие ничуть не хуже страха. Сейчас он совершил акт грубого насилия, отвратительный и ужасный. Он напал на человека, стремясь причинить ему боль, изувечить, а то и вовсе убить. Возможно, именно это и произошло, не важно почему, но он убил человека! Чем можно оправдать проломленный череп? Можно ли считать это самообороной? Черт побери, он же человек, для которого основой всего являются слова, логика, но никак не кровь! Кровь осталась в прошлом, мучительном, горьком прошлом.

Воспоминания эти относятся к другому и столь далекому от цивилизации времени, что Конверс старался забыть о нем. Он дал себе зарок, не возвращаться к тем дням, он дал себе это обещание, когда вокруг него царили ужас и насилие в их самом страшном виде. С мучительной болью он припомнил последние часы перед последним побегом – спокойного великодушного человека, без него он умер бы в яме глубиной двадцать футов, в которую сажали всех нарушителей порядка.

Полковник. Сэм Эббот из ВВС США всегда будет частью его жизни, сколько бы лет ни отделяло его от тех событий. Рискуя жизнью, Сэм выбрался ночью из барака, ползком добрался до ямы и бросил ему металлический брус, которым Джоэл в конце концов выдолбил в каменистой стене ступеньки и обрел свободу, с Эбботом они провели последние два с лишним года в одном лагере, пытаясь всеми силами сохранить еще не совсем угасший разум. Сэм понимал, что творилось с Джоэлом. Полковник оставался в лагере, и Джоэла перед побегом мучила мысль о том, как этот побег отразится на судьбе его друга.

“Не тревожься обо мне, морячок. Просто старайся сохранить хоть малую толику ума и выбраться из этой гиблой дыры”.

“Будь осторожен, Сэм”.

“Сам будь осторожен. Это – твой последний патрон”.

“Знаю”.

Джоэл пододвинулся поближе к дверце и немного опустил стекло, подставляя разгоряченное лицо струям врывающегося воздуха. Господи, как ему нужен сейчас Сэм Эббот с его спокойной решимостью! Однако натренированный ум юриста приказал ему немедленно избавиться от этих мыслей. Он должен думать, включив в этот процесс всю силу своего воображения. Думать! Сначала рация! От нее нужно избавиться. Но только не в аэропорту, там ее могут найти. Это была бы улика, по которой его могли бы выследить. Он опустил стекло еще на несколько дюймов и выбросил ее, глядя в зеркало над ветровым стеклом. Шофер бросил на него быстрый взгляд; Джоэл глубоко вздохнул и поднял стекло. Думай! Ты должен думать! Бертольдье знает, что из Парижа он отправится в Бонн, и, когда обнаружат генеральского служаку – а его уже наверняка обнаружили, – за всеми рейсами на Бонн установят наблюдение, независимо от того, жив тот человек или нет.