Незнакомцы на мосту - Джеймс Донован (1964)

– Не стану оказывать на вас давления в данном вопросе, – сказал я. – Но с точки зрения американца, не могу не выразить надежды, что вы смените свою позицию относительно сотрудничества. Больше к этой теме мы не вернемся, если только вы сами не пожелаете возобновить ее обсуждение.

Мне показалось, что я действительно исчерпал свои возможности в данном вопросе.

– Я готов уважать ваше мнение, – сказал он, – и понимаю, насколько двойственные чувства вы, должно быть, испытываете ко мне, как и к решению стать моим адвокатом.

Затем речь зашла о его прошлом. Я позволил ему вести беседу, потому что видел: ему хочется выговориться, а мне представлялось важным наладить с ним взаимопонимание с первой же встречи. Он рассказал, что являлся выходцем из благородной семьи, известной в России еще до революции. Повторил, что испытывает глубоко патриотические чувства и хранит верность стране, которую именовал «Матушка Россия». Я уведомил его о том, как попытался в ходе своей пресс-конференции внушить репортерам четкое понимание о его происхождении и прояснить глубокие различия между ним и «предателями из числа американских граждан». Он согласился с важностью подобного разграничения и поблагодарил меня за это.

Я сказал ему, что не менее важным может стать доказательство его положения как человека со статусом военного, поскольку тогда к нему окажутся применимы некоторые статьи международных договоров. По его словам, на родине он носил мундир, а его воинское звание официально признавалось в России всеми, хотя он не относился к офицерам Красной армии. Однако без крайней необходимости в интересах защиты он не хотел, чтобы его именовали полковником, поскольку считал это ударом по престижу своей страны. Когда же я спросил его, как мне к нему обращаться в ходе взаимного общения, он усмехнулся и ответил:

– А почему бы не просто – Рудольф? Имя ничем не хуже других, мистер Донован.

Судья Абруццо оказался совершенно прав: Абель был человеком высокой культуры и благородного происхождения, что делало его пригодным как для избранной им профессии, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски, владея чисто американскими разговорными словечками и оборотами («крыса», «пойман со спущенными штанами»). Позже я узнал, что ему в такой же степени доступны еще пять языков. Он имел образование инженера электронной промышленности, разбирался в химии и атомной физике, достиг известного мастерства как художник-любитель и музыкант, был отличным математиком и шифровальщиком.

Абель общался со мной открыто и откровенно, причем у меня возникло ощущение, что этому способствовало мое прошлое в Управлении стратегических служб. Он нашел кого-то, с кем мог обсуждать профессиональные темы без опасения быть подслушанным парой, расположившейся за соседним столиком в ресторане. С какой стороны ни посмотри, Рудольф выглядел интеллектуалом и джентльменом с отменным чувством юмора. Наши отношения сразу же стали складываться на редкость тепло, хотя я по-прежнему находил его личностью загадочной. Но чисто по-человечески он не мог не нравиться даже помимо моей воли.

И в этом смысле я был далеко не одинок. Не без гордости он рассказал мне, как в федеральной тюрьме предварительного заключения в Нью-Йорке, расположенной в центре Вест-Сайда, хотя его держали в условиях усиленного режима охраны, другие заключенные относились к нему дружелюбно.

– Они называли меня Полковником. Им не только было понятно мое положение, но они признавали, что я всего лишь служил своей стране. И, конечно же, среди них всегда пользовались уважением люди, которые отказывались становиться стукачами.