Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич (2003)

Марина накрывала на стол. Все уже было порезано, оставалось только разложить в пластиковые тарелки. Григорий с экскаваторщиком устроились неподалеку, от приезжих их отделяли кусты. От старой ивы падала тень, вот в ней и устроились.

Краснов собственноручно разлил самогон по пластиковым стаканам. Себе плеснул чуть-чуть, на два пальца, попробовать.

– Ну, за приезд, – сказал Петрович и, чокнувшись, мигом осушил стакан.

Тут же бросил взгляд на бутылку коньяка.

К самогону он был привычен и не считал его чем-то экзотическим.

Марина осторожно понюхала напиток, словно в стаканчик была налита соляная кислота, и брезгливо наморщила нос.

– Керосином пахнет, – наконец поставила она жестокий диагноз.

– Быть того не может! – Полуянов помочил язык в продукте. – Пивал я, конечно, и лучше, но и этот неплох. Только теплый. Хотя холодный самогон – чистое извращение. Лучше всего его пить теплым, прямо из-под крана змеевика.

Краснов выпил и почувствовал, как мгновенно расширились сосуды, а назойливая головная боль сразу улетучилась.

– Ну? – глядя на Марину, спросил Полуянов. – Как тебе?

– Никак не могу решиться.

– Давай одним махом. Это тебе не вино и не коньяк.

Женщина зажмурилась и залпом выпила самогон. Тут же закашлялась.

– Грушин предупреждал, пятьдесят градусов.

– Может, он еще и горит? – поинтересовалась Марина, наконец откашлявшись, и тут же закусила кусочком сыра.

– Горит даже водка. Если сорок градусов есть, то поджечь можно.

Полуянов плеснул немного продукта на стол и щелкнул зажигалкой. По струганым доскам побежал едва различимый голубой огонек. Через несколько секунд доски уже оказались сухими.

– Вот так-то, – назидательно произнес Антон.

Петровича священнодействие не интересовало. Он смотрел на бутылку коньяка, переливавшуюся на солнечном свете.

– Теперь кому что? – спросил Краснов, прикоснувшись к бутылке с коньяком.

Петрович, как человек наемный, не стал выдавать истинных желаний, ждал, что скажет Полуянов.

– Мне самогона.

– Тогда и мне, – решительно сказала Марина. – Мешать спиртное нельзя.

Петрович было уже скис, но Полуянов просчитал ход его мыслей.

– Петровичу коньячины, думаю, потому как самогон для него не в диковину. Он его каждый день если не пьет, то видит.

– Это правда, – признался прораб.

В пластиковый стакан прораба полился коньяк. Краснов по привычке, как делал это в Москве, смотрел в глаза Петровичу, ожидая, когда тот кивнет или скажет «хватит». Петрович умудрился даже не моргнуть, боясь, что спугнет удачу. Пластиковый двухсотграммовый стакан наполнился доверху и даже больше – коньяк стоял в нем выпуклым мениском, и только после этого Петрович произнес:

– Хватит.

Все затаив дыхание следили за тем, как Петрович медленно подводит руку к стакану, бережно берет его, отрывает от досок. Петрович рисковать не любил, вдруг кто стол толкнет. Стакан завис в воздухе, и прораб прошептал:

– За здоровье всех присутствующих.

Он шумно выдохнул, а затем вместе с жидкостью вытянутыми губами втянул воздух.

– Класс! – восхитилась Марина.

Петрович крякнул, на всякий случай заглянул в стакан и убедился, что выпил до дна.

После того как выпили по третьей и закусили, Краснов предложил искупаться. Не дожидаясь согласия, сбросил рубашку. Марина вопросительно посмотрела на Антона. Тот качнул головой:

– Пока что-то не хочется.

– Полуянов, не ленись, хорошо станет, пыль дорожную смыть надо.

Петрович, понимая, что стал лишним, налил себе половину стакана и, чинно выпив, извинился.

– Пойду посмотрю, что мужики делают, – сообщил он с таким видом, словно мужиков было человек сто и они могли быть заняты чем-то другим, кроме выпивки.

– Вы чего? – спохватился Краснов, когда уже сбросил брюки.

– Я купальник не взяла, – тихо сказала Марина.