Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич (2003)

И замер: между лопатками кожа была абсолютно гладкой, без родинок, без волосков, такая бывает только у маленьких детей. Еще не уверенный в том, что увиденное – правда, Полуянов, кривясь от натуги, потянулся рукой за спину.

На ощупь кожа казалась похожей на тонко выделанную замшу. Но своих прикосновений Антон не чувствовал – так, словно в спину ему вкололи обезболивающее лекарство.

– Этого не может быть! – прошептал мужчина. – Должен же остаться какой-то след, рубец. Раны не заживают так быстро.

Но чудо случилось, словно никогда и не было воспаления. В эти мгновения Полуянов забыл о том, что мучило его все эти дни, забыл о гибели Сергея, о Марине. Он скользил пальцами по коже, прощупывал под ней позвоночник.

– Этого просто не может быть! Чудес не бывает.

И тут он посмотрел на лежавший на полу бинт. Тот еще хранил форму его тела. Бурое страшное пятно запеклось на нем.

Антон присел, прикоснулся к сухой запекшейся крови, словно водил пальцами по наждачке.

– Сжечь! Я должен его сжечь! – вспомнил Антон. – Так говорил Ястребов.

Он завернул превратившийся в панцирь бинт в полиэтиленовый пакет и, надев рубашку, даже не застегивая ее, вышел из вагончика.

Нырнул сквозь дыру в заборе на стройку. К параллелепипеду «Паркинга» примыкала башня со спиральным пандусом для подъема машин.

Полуянов побежал по железобетонной спирали, не останавливаясь, тяжело дыша. Ветер становился все сильнее.

Оказавшись на самом верху, Антон перевел дыхание. Он стоял на крыше «Паркинга». Перед ним расстилался город. Огромная черная печка для варки битума высилась посреди крыши. Возле нее – толстая деревянная колода с воткнутым посередине топором. Валялись высохшие на солнце чурки, серебристые, с корой, тополиные. Сюда их притащили рабочие с улицы, после того как городские службы обрезали деревья в сквере.

Антон вырвал топор из колоды. Тот, хоть и был тяжелым, показался Полуянову невесомым. Сухая звенящая чурка разлетелась от первого удара. Антон в расстегнутой рубашке, обдуваемый ветром, колол и колол дрова, как это делал в деревне, приезжая к матери, пока та была жива. Он сгреб щепки, сунул их в поддувало. Язычок пламени от бензиновой зажигалки лизнул сухую древесину, вскарабкался по ней, и в недрах битумоварки затеплился огонь.

Антон подкладывал дрова аккуратно, чтобы не погасить пламя. Ему казалось, что он у себя в деревне, вернувшись в детство, растапливает печку.

Пламя уже гудело. Тянуло еще раз посмотреть на заскорузлые, пропитанные кровью бинты. Но Антон пересилил себя, с хрустом переломил мешок и сунул его в топку. Ярко-желтый полиэтилен мгновенно расплавился, потек, задымил. Бинты обуглились, из высокой трубы битумоварки полетели искры.

Не прошло и пяти минут, как бинт исчез вместе с кровью, будто его никогда и не было.

Полуянов застегнул рубашку, заправил ее в брюки и еще раз взглянул на город, утопавший в утренней дымке. Он шел по пандусу неторопливо, виток за витком, ступая точно на стык плит ровно посередине проезда.

«Как в детстве, – подумал Полуянов. – Загадаешь желание и идешь по тропинке. Думаешь, если ступлю на траву, оно не сбудется».

Только подойдя к вагончику, он вспомнил, что не брал с собой на крышу телефон. Сунул руку в карман пиджака, удобная трубка легла в ладонь. Экранчик показывал, что Полуянов не ответил на звонок.

– Да это же Марина!

Лихорадочно, торопясь, Антон набрал номер.

– Да, – раздался в наушнике потусторонний голос.

Антон, слышавший Марину по телефону сотни раз, даже засомневался, – она ли ему ответила.

– Ты звонила.

– Да. Почему не отвечал?

Антон понял, что не сможет сходу объяснить:

– Об этом потом. Я хочу тебя увидеть.

– За этим и звоню. Приезжай ко мне прямо сейчас, – и трубка отключилась.

Антон лишь перебросил через руку пиджак, выбежал из вагончика, защелкнул замок.