Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

А в Руане герцогиня вновь возлежала в объятиях Вильгельма. Она оказалась крепко прижатой к стальным кольцам его хауберка, но, похоже, не чувствовала боли. Зато живо поинтересовалась:

– Значит, вы вернули себе Тийер, милорд?

– Да, как и обещал, я вернул себе Тийер, – ответил Вильгельм.

Матильда вся горела как в огне: глаза, щеки и сердце. Губы ее манили и ждали его ласк.

– Ах, Вильгельм, вы достойны того, чтобы быть отцом моих сыновей! – проворковала она.

Герцог отстранил ее от себя, безжалостно стиснув ей руки.

– И тебя более не отвращает то, что моя бюргерская кровь смешается с твоей, жена? – осведомился он.

В голосе его прозвучали жесткие нотки, но если она и вспомнила о нанесенном ему оскорблении семилетней давности, то лишь на мгновение. Матильда почти не слушала, что говорит Вильгельм; она наслаждалась мгновениями своего триумфа.

– О, Воинственный Герцог, если бы я способна была вновь стать девушкой! – воскликнула она. – Тогда ты мог бы взять меня и я стала бы наградой победителю!

Матильда до сих пор могла воспламенить Вильгельма, вытеснив из его головы все мысли, кроме любви к ней. Он, прижав ее к себе, негромко произнес:

– Неужели только потому, что ты больше не девушка, я не должен более взять тебя, мое Холодное Сердце?

– Я – твоя, – ответила она, кладя ему руки на грудь.

Не прошло и года, как Нормандия избавилась от двух своих злейших врагов. Король Генрих, на которого после подписания мирного договора обрушилась тяжелая болезнь, кое-как протянул зиму и весну, но потом все-таки скончался: его здоровье было окончательно подорвано тоской и горечью поражения. Через несколько недель умер и Мартель. Создавалось впечатление, будто герцог Нормандский попросту лишил обоих жизненных сил.

Свою страну Мартель отдал в наследство двум сыновьям, разделив ее между ними.

– Здесь нам больше нечего опасаться, – узнав об этом, заявил Вильгельм.

Корону же Франции унаследовал Филипп, сын Генриха, но, поскольку он был совсем еще ребенком, то, согласно завещанию короля, регентом до момента достижения им совершеннолетия назначался Болдуин, граф Фландрский. Хотя бы в смерти король Генрих постарался искупить глупости, совершенные им при жизни. Невозможно было найти более подходящего человека, способного взять в свои руки нити управления страной, к тому же честного и дальновидного. Но вассалы в Оверни и Вермандуа, Аквитании и Гаскони, Бургундии и Ангулеме приняли выбор своего короля с разочарованием и раздражением.

Если Францией предстояло править Болдуину, то Нормандия в ее лице теряла своего самого могущественного врага. На протяжении целых тринадцати лет герцогу Вильгельму пришлось обороняться, сначала – от собственных баронов, потом – от Франции и Анжу, угрожавших ему войной. И только теперь, в возрасте тридцати двух лет, он почувствовал себя в безопасности. К востоку от него Понтье принесло ему вассальную присягу; к западу Анжу было разделено на две части по завещанию Мартеля; Францией на юге управлял мудрый граф, приходившийся Вильгельму тестем.

Вассалы съезжались на коронацию Филиппа, дабы присягнуть ему на верность, снедаемые дурными предчувствиями. Последним прибыл Нормандец, и те, кто раньше видел его лишь в доспехах, теперь были поражены грандиозным великолепием и роскошью его свиты, затмившей собой всех остальных гостей. Свиту Вильгельма с великим трудом разместил во дворце гофмейстер.

– Что ж, жена, – безо всяких церемоний заметил Болдуин, – мне представляется, наша дочь сделала правильный выбор, отдав свою руку и сердце Нормандцу.

– На мой взгляд, он стал чересчур уж самоуверен, – ответила графиня-француженка. – И чем все это кончится, милорд?

Граф Болдуин задумчиво погладил бородку.

– Думается мне, – медленно проговорил он, – ничего еще и не начиналось.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась его супруга.

Задумчиво глядя на нее, граф сказал: