Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

– И какой же ответ дал эрл? – поинтересовался герцог, когда монах, переводя дыхание, в очередной раз умолк.

– Милорд, он поднялся со своего места и, взяв Гирта за плечи, ласково привлек его к себе, после чего с мягким упреком сказал: «Нет, брат; неужели ты думаешь, что Гарольд боится вступить в бой? Пусть я паду в бою и умру, не получив отпущения грехов, но все равно поведу своих людей вперед, и над их головами будет реять мой стяг, а не чей-либо иной. Но не падайте духом! С нами правда; мы победим и прогоним инсургентов с нашей земли. Кто из вас пойдет за Гарольдом? Пусть каждый выскажется свободно и прямо!» И тогда Эдгар, тан из Марвелла, которого знает ваша светлость, вскочив на скамью, закричал: «Мы последуем только за Гарольдом и больше ни за кем! Саксы, обнажим мечи!»

Рауль вдруг судорожно стиснул полог шатра. Повернув голову, он с болезненным вниманием уставился на монаха.

А Гуго Майгро продолжил свой рассказ:

– С громовым ревом они выхватили свои мечи, провозгласив: «Мы идем за Гарольдом, нашим подлинным королем!» После чего Гарольд, тронутый, как мне показалось, таким порывом чувств, отстранил брата и, зна́ком показав мне, чтобы я подошел ближе, заговорил со мной на хорошей латыни, предлагая мне удалиться и передать вашей светлости, что он встретится с вами в бою, и пусть тогда Господь решит, кто прав, а кто виноват. Я покинул лагерь, задержавшись ненадолго лишь для того, чтобы перемолвиться с монахами аббатства Уолтем. Милорд, рекруты Эдвина и Моркара еще не присоединились к армии эрла Гарольда.

Он поклонился, умолкнув на сей раз окончательно. Несколько мгновений все молчали; затем герцог обронил:

– Да будет так. Мы выступаем на рассвете.

Бо́льшую часть ночи нормандцы исповедовались и причащались. В лагере начались приготовления, которые не прекращались вплоть до самой полуночи. Только тогда воины легли прямо на землю, укрывшись накидками; медленно расхаживали взад и вперед часовые, и звездный свет отражался на их шлемах; священники до самого рассвета отпускали грехи, но Одо, епископ Байе, громко храпел в своем шелковом шатре. За его спиной на шесте висела кольчуга, а под рукой лежала булава.

Герцог же до полуночи совещался с баронами, но затем улегся на свое ложе и вскоре забылся легким сном. Рауль лежал на тюфяке в собственной палатке, однако сон бежал от него. Он встал, вышел в ночь и начал смотреть в сторону темной линии холмов, лежавшей между Гастингсом и лагерем саксов. Где-то за этими поросшими лесом высотами был сейчас Эдгар. Пожалуй, он тоже не спит и думает о завтрашнем дне. Рауль попытался представить себе его: исповедался ли он в своих грехах? Или же проводил ночь в пиршестве, как, по его словам, было принято у саксов перед боем?

Завтра, думал Рауль, завтра… О Господи, только не дай мне встретиться с Эдгаром! Дай мне не запомнить его, не увидеть его лица перед собой, не отражать выпады его меча, горя́ желанием убить соперника!

В ночной тишине внезапно раздался вой, жуткий и заунывный. Рауль, вздрогнув, невольно перекрестился, но это оказался всего лишь один из волков, что бродят по ночам вокруг лагеря, охотясь за объедками, выброшенными на мусорные кучи.

На рассвете, после того как отслужили мессу, герцог приказал свернуть лагерь и повел свою армию тремя колоннами к холму под названием Телхэм. Перевалив через него, войска подошли к опушке Андредсвельда.

Первую колонну, образующую правый фланг армии герцога и почти целиком состоящую из французов, фламандцев, жителей Понтье, Булони и Пуа, возглавил граф Евстахий Булонский. В его войске отрядом в тысячу нормандцев командовал молодой Роберт де Бомон. Это было первое настоящее сражение де Бомона, и он горел желанием проявить себя. Под ним приплясывал горячий чистокровный жеребец, а на щите жарко горел герб его дома.