Первым поле боя покинул Ранульф, виконт Бессен. Завалы из тел убитых становились все выше, войска герцога напирали, тесня мятежников, и он, дрогнув, пал духом. Похоже, смуглое лицо Вильгельма являлось ему в кошмарных снах, не давая покоя. Ранульф сражался отчаянно, однако, когда от руки герцога пал Ардрез, его любимый вассал, виконта охватил ужас. Издав душераздирающий вопль, он отшвырнул щит с копьем и, словно безумный, поскакал верхом прочь, низко пригнувшись к шее лошади, пришпоривая ее все сильнее и сильнее, пока не скрылся из глаз.

Герцог, гарцевавший на коне рядом с Раулем и выбравшийся из гущи утихающего сражения, вдруг рассмеялся. Рауль непроизвольно вздрогнул: звук смеха сюзерена привел его в чувство. Он со всхлипом втянул в себя воздух, и красная пелена спала с его глаз; юноша с ужасом взглянул на человека, способного смеяться в разгар кровавого пиршества.

А герцог клинком своего окровавленного меча указывал на удаляющуюся фигурку Ранульфа.

– Клянусь распятием! Он похож на гуся с вытянутой шеей! – сказал Вильгельм, бросив на Рауля веселый взгляд.

Юноша, наконец расслабившись, зашелся истерическим смехом. Рауль смеялся и не мог остановиться, пока конь герцога не двинулся вперед, и только тогда он взял себя в руки и, покусывая губы, поехал следом за ним. Оказалось, Рауль весь дрожит, как в лихорадке. Лишь сейчас, когда бой для него закончился, юноша впервые почувствовал запах крови, и его едва не стошнило.

Вслед за Ранульфом в окружении остатков своих людей последовал и Ги Бургундский, который на ходу пытался замотать шарфом окровавленную руку.

Из всех вождей мятежников лишь один Неель де Сен-Совер дрался с каким-то угрюмым ожесточением. Зубастый Хамон остался лежать бездыханным на поле брани, раскинув в стороны руки и ноги там же, где и упал. Это он убил вторую лошадь под королем, но, едва Генрих успел спрыгнуть с седла, как уже сам Хамон рухнул оземь, пронзенный копьем нормандского рыцаря.

– Страсть господня, рядом со мной найдется местечко для такого человека! – воскликнул герцог, горящим взглядом наблюдая за непобедимой фигурой, упорно сражающейся под небесно-голубым стягом.

Меанс уже вышел из берегов; вниз по течению плыли горы трупов. Мужчины, откинув в сторону щиты и копья, друг за другом бросались к реке: одни – для того чтобы переправиться на другой берег, другие – чтобы бесславно утонуть в покрасневшей от крови воде. Но вот наконец и виконт Котантен вынужден был отступить. Он вышел из боя, криками сзывая своих людей под собственный штандарт, и поехал прочь, сохраняя боевой порядок даже при ретираде[16].

Кое-кто из нормандских и французских рыцарей уже готов был броситься за ним в погоню, чтобы догнать и убить. Но герцог, привстав на стременах, проревел:

– Стойте! Я запрещаю вам преследовать его! Пусть он уходит.

«Слава богу, что хоть кто-то остался жив», – подумал Рауль, стараясь не смотреть на тело, лежавшее у его ног. Однако труп непреодолимо притягивал взгляд юноши. Когда-то убитый был мужчиной с лицом, созданным для смеха или плача. Вот только теперь оно исчезло, превратившись в кровавое месиво под копытами коней, промчавшихся по нему.

Герцог заметил, что внимание Рауля приковано к чему-то, и проследил за его взглядом. Брови Вильгельма вздрогнули, и это стало единственным проявлением эмоций с его стороны, причем непонятно, жалость то была или отвращение.

– Едем! – не оборачиваясь, коротко бросил он и поехал навстречу королю.

А Генрих, раскрасневшись, запыхался.

– Клянусь Богом, вы неподражаемы, кузен! – воскликнул он после того, как герцог отдал ему честь. – Славная была сеча, Нормандец. Отныне ваш меч потерял свою девственную чистоту!

Герцог вытер свой клинок концом порванной мантии.

– Да, он вволю напился крови, – подтвердил Вильгельм.

Генрих снял шлем и провел рукой по раскрасневшемуся лицу.

– У меня есть для вас работа, Нормандец! – сказал он.