Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

Говорят, узнав об этом, Ги Бургундский весело рассмеялся, считая, что находится в полной безопасности. Донжон готов был выдержать блокаду до самой зимы; Ги можно было простить за то, что он был уверен: терпение Вильгельма истощится намного раньше. Вот только здесь он крупно просчитался. Воинственный Герцог прекрасно знал, когда следует действовать в яростной спешке, а когда – держать свой порывистый нрав в узде. Если же Ги рассчитывал на то, что очередные беспорядки в Нормандии вынудят Вильгельма снять осаду, то и здесь его ждало разочарование. Неель де Сен-Совер удалился в Бретань, был объявлен «волчьей головой»[17], а его поместья подверглись конфискации. Ранульф Байе вообще сбежал неизвестно куда. Лорд Ториньи пал на Валь-э-Дюне, а Гримбо дю Плесси гнил в подземелье Руана, где его тоже ждала скорая смерть в кандалах. Что до всех остальных, то Нормандии нужно было время, чтобы перевести дыхание. Она начала узнавать своего герцога и пока затаилась, зализывая раны.

Теперь уже очевидно, что именно неистощимое терпение Вильгельма подкосило Ги. Очень скоро он начал нервничать, и в волнении ему случалось обгрызать ногти до мяса. Он был готов к штурму, оставаясь уверенным, что сумеет отбить его, но капризный и переменчивый нрав Ги не вынес пытки медленным ожиданием. В те дни в Брийоне поселилось беспокойство и тревога, воины смотрели на армию герцога, и с каждым днем мужество покидало их, а надежда умирала медленной смертью. Когда пришла зима и кости начали выпирать из-под кожи, в замке поселилось черное отчаяние; люди таились по углам, кутаясь в свои накидки в тщетной надежде уберечься от лютого холода. Уже никто не заикался о том, что осада, быть может, вот-вот будет снята. И лишь друзья на коленях умоляли Ги вручить Вильгельму ключи от замка. А он в ярости кричал, что они желают ему смерти.

– Нет, милорд, нет; это здесь мы все умрем медленной смертью, как крысы в западне.

Ги съежился на кровати, дрожащими пальцами натягивая на себя мантию и в горячке шепча:

– Gayter la mort, gayter la mort![18] – В глазах его появился лихорадочный блеск и, взглянув на своих людей, он вдруг разразился идиотским лающим смехом. – Да вы издеваетесь надо мной, ходячие скелеты! – Его начала бить крупная дрожь. – Скелеты из Валь-э-Дюна! – задыхаясь, прохрипел он. – Клянусь Богом, я вас знаю! Вы презрительно улыбаетесь? Мертвецы! Вы все – мертвецы! – Закрыв лицо руками, он заплакал; плечи его вздрагивали.

Люди Ги постарались утешить его, как только могли, а он лежал на постели, глядя в потолок, ни на кого не обращая внимания, и лишь разговаривал сам с собой монотонным, жутким голосом, приводившим в содрогание всех, кто его слышал.

Когда этому наступил конец, снег уже покрыл землю белым одеялом, а река начала замерзать. Вельможи на острие копья принесли герцогу ключи от Брийона и униженно пали перед ним на колени. В ответ он лишь сказал:

– Приведите ко мне Ги Бургундского.

Перед ним предстал Ги с седлом на спине в знак полной капитуляции, а также подчинения. Шагал он с трудом, сгибаясь под непомерной тяжестью конской сбруи. Сидевший у ног герцога Гале пронзительно заверещал, а затем изрек:

– Присядь, братец: гордыня подкосила тебя.

Получив пинок, шут простерся на земле.

– Помолчи, дурак! – резко бросил ему герцог. Подойдя к Ги, который опустился на колени в ожидании приговора, Вильгельм снял седло с его плеч и отбросил в сторону. – Встань, кузен, и выслушай, что я имею тебе сказать! – приказал он, взял Ги под локоть и поднял его на ноги.

Сторонники Бургундца на коленях подползли к герцогу, чтобы поцеловать ему руку, когда он закончил говорить; наказание оказалось чрезвычайно мягким: полное прощение для всех участников мятежа и всего лишь конфискация земель Ги. Сам он был исключен из числа вассалов Нормандии, но герцог, смягчившись, предложил кузену по-прежнему считать себя его гостем.