…Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам (2012)

— Я отказалась переписывать протокол, поскольку это официальный документ, — рассказывает Густафссон. — То, чего он требовал от меня, является должностным преступлением.

Обсудив проблему подделки документов со своим непосредственным начальником, Анн-Хелен разрешила проблему, оставив протокол в неизменном виде, но написав также краткий меморандум, в котором содержалась только информация об алиби Квика. В материалы следствия вошел лишь этот меморандум. Требования послушания и лояльности со стороны ван дер Кваста до сих пор возбуждают в ней сильные чувства.

— Мы должны быть объективны и учитывать как то, что говорит в пользу человека, так и то, что говорит против него. В наши задачи не входит цензурировать допросы!

Конфронтация

Тем временем следствие по делу Томаса Квика и Йонни Фаребринка продолжалось — однако без всякого участия последнего. Похоже, следователи решили, что торопиться некуда. Фаребринк находился в надежных руках — в отделении «С» тюрьмы «Халь».

Но, как обычно, началась утечка информации, и вскоре как Пелле Тагессон, так и Губб Ян Стигссон знали о том, что Фаребринк фигурирует в деле в качестве возможного соучастника Квика в убийстве на Аккаяуре.

Йонни Фаребринк принадлежал к самым «сливкам» криминального общества — он был осужден за тяжкие преступления двадцать четыре раза. Однако это было настолько не похоже на его обычную деятельность, насколько только возможно.

— Я не тот человек, который убивает туристов, — пояснил он Тагессону. — В мире есть немало других ублюдков, которым хорошо бы прострелить череп.

Публикации в СМИ, по словам ван дер Кваста, нанесли большой ущерб следствию — и в Национальном управлении полиции зашевелились. Йонни Фаребринка доставили в Стокгольм, в Национальное управление криминальной полиции на Пульхемсгатан, где 9 мая 1995 года состоялся первый допрос.

Фаребринк отрицал убийство на Аккаяуре и заверял, кто никогда не встречался с Квиком. Он высказал также предположение, что в тот момент находился за решеткой. Однако вне всяких сомнений было то, что за две недели до убийства его выпустили из тюрьмы «Тидахольм». Фаребринк вспомнил, что его тогдашняя жена Ингела встретила его у ворот при освобождении. Они вместе сели на поезд до Стокгольма, отправились прямиком в Багармоссен и купили наркотики.

Из протокола допроса:

«У Йонни сохранились воспоминания о том, как они с Ингелой, войдя в квартиру, „вмазались“, то есть ввели себе наркотики, а затем неоднократно кололись как в квартире, так и в городе. Он говорит, что сегодня помнит только одно — бесконечные наркоманские тусовки у них дома и в центре города».

Не самое лучшее алиби. Бывшая жена еще усугубила ситуацию, рассказав, что вскоре после приезда в Стокгольм их пути разошлись.

У Йонни Фаребринка не было алиби, он подозревался в двойном убийстве на Аккаяуре. То, что Квик указал его в качестве своего сообщника, поставило Йонни в исключительно трудную ситуацию.

Мне Ингела рассказывает, что для нее Йонни Фаребринк уже остался в прошлом, когда ей позвонили из полиции. У нее была новая жизнь — с работой и домом в Норрланде. Хорошая жизнь. Она не могла дать Йонни алиби, и ей было не до того.

И только позднее, когда полиция снова обратилась к ней с вопросами о сексуальной ориентации Йонни Фаребринка, Ингела начала подозревать, что что-то не так. Квик сообщил, что они с Фаребринком «развлекались в бане».

— Только тут я поняла, что происходит что-то не то, — говорит Ингела.

Возбуждение уголовного дела против Квика и Фаребринка приближалось, когда Ингела задумалась над тем, что на самом деле происходило тем безумным летом 1984 года.