Сказки тысячи ночей. Веретено - Эмили Джонстон (2016)

Заросли вереска вокруг становились все реже и желтее, уступая место незнакомым коротким растениям с остроконечными листьями. Мы дошли до сухого русла вади, когда солнце перевалило за половину пути. Здесь по крайней мере чувствовался запах олеандра, который мне был знаком. Мы шли вдоль вади, пока не набрели на озерцо чистой воды, решив остаться там, пока не определим, в каком направлении двигаться дальше. На карте отца Сауда, какой бы точной она ни была, дальше границы ничего размечено не было, а идти в пустыню, не представляя, где найти воду, было нельзя.

Источник был в укромном месте, но Сауд не хотел рисковать, разбивая лагерь прямо рядом с ним. Вместо этого мы прошли несколько сотен шагов вниз по руслу вади, пока не нашли вымытую сточными водами пещеру, где можно было укрыться. Сауд тщательно осмотрел пещеру в поисках следов змей или захоронений, но не нашел ни того, ни другого. Хорошая новость состояла в том, что тут можно было остаться, плохая была все та же: если никто не прожил тут достаточно, чтобы захоронить своих мертвых, мало шансов, что нам самим удастся тут надолго задержаться.

Разжигать костер было не из чего, но оно и к лучшему. В пустыне ночью огонь видно издалека, а сезон случайного возгорания кустарников еще не наступил. У нас было достаточно сухого пайка, пусть и не слишком аппетитного, и даже если до воды придется идти долго, мы не успеем измучиться от жажды. И все же я не мог отделаться от ощущения, что здесь мы на виду – больше, чем раньше. От этого мне становилось не по себе.

Однако эти мысли отошли на задний план, как только Захра взялась за иголку Арвы и принялась шить. На этот раз можно было спокойно наблюдать за ней, не отвлекаясь на наставления. Как и в случае с изгородью, я заметил, что за работой ее лицо обретает спокойствие. Как будто все части ее души, заготовленные, когда ей было пять, наконец пошли в дело и, подобно шерсти на веретене, превращаются в нечто полезное. Конечно, я пытался не думать о том, кому оно может быть полезно, потому что тут-то и возникал образ демона. Вместо этого я видел перед собой девушку, которую так любила моя мать и на которую мы возлагали все наши надежды. И она была прекрасна.

Прошив примерно три ладони, Захра отложила работу и стала ждать. Мы старались не подавать виду, что тоже ждем. На этот раз мы лучше подготовились: перед началом работы она немного поела, чтобы избежать вчерашних мучительных безрезультатных рвотных позывов, и я знал, что она весь день старалась регулярно пить воду. Ее постель была уже разложена, за шторой, которой они с Арвой отгородили часть пещеры, а рядом с собой она предусмотрительно поставила котелок на случай, если не успеет добежать до выхода.

– Хотите выйти на улицу? – спросил я. – Я вас донесу обратно, если понадобится.

– Спасибо, Йашаа, – сказала она и взялась за протянутую руку. Поднявшись на ноги, она не отпустила мою ладонь.

Мы прошлись вдоль вади, пока не нашли место, где берег был достаточно пологим, чтобы я сумел при необходимости отнести ее обратно вниз на руках. Мы забрались вверх по склону и огляделись по сторонам. Закат в пустыне окрашивал песок в ярчайшие цвета. Казалось, перед нами все красоты мира, но в то же время я знал, что мир простирается во все стороны отсюда. В той стороне, где заходит солнце, лежат Харуф и Камих, наша родина и наш преследователь, а к востоку и к югу, где-то за пределами видимости, правит король пустыни, при дворе которого служат некоторые пряхи из Харуфа.

Небо темнело, но Захра, кажется, не чувствовала недомогания. Мы уселись и ждали. Воздух становился все прохладнее. Над нами зажглись звезды, сияя необычайно ярко и ровно, а она сидела рядом со мной, держа меня за руку, и ее размеренное дыхание казалось оазисом спокойствия в эпицентре бушующего шторма.

– Йашаа, надо возвращаться, – сказала она, когда уже совсем стемнело. – Остальные будут беспокоиться, а у меня начинает болеть голова, хоть и не так сильно, как вчера.