– Разрывается с ним… но, отец мой, это дочка солдата и сердце рыцарское… Люди, двор, дочка, все хоть сегодня на коня и на татарина… Кто же их знает? Их то и толкает, что нас тревога берёт.

– А ну, хорошо, – подхватил приор, – если бы имели с собой хоть человек пятьсот вооружённых людей. А много вас?

– Едва двадцать человек наберётся….

Приор громко начал смеяться, наклонил свой фонарь и, кладя широкую и пухлую руку на плечи кс. Жудры, сказал:

– Успокойтесь, мы не дадим ей сделать этого безумства. Пойду к ней завтра сам или лучше приглашу её к нам святую мессу. Отпою сам заутреню на их предприятие, Святому Духу, потом ко мне на завтрак… Мы разговоримся, а уж я буду знать как говорить.

– Мечник будет вам благодарен, – поддержал Жудра. – Он был жестоко угрюм… очень этому противился… но госпоже захотелось, ребёнку тоже… не было возможности…

– Это только доказательство, что вы издалека, края не знаете, – говорил приор, – если вы там могли себе этот проблемный угол представлять безопасным…

Они ещё долго разговаривали, капеллан вышел в плохом настроении. Месса была назначена на десять часов. Он вернулся на постоялый двор к мечниковой, упомянул о приоре, приглашении, пробормотал что-то о том, что люди в околице, в которую они направлялись, говорят не лучше, но особенно не распространяются, отложил дело до завтра, сдав его приору.

На следущий день, счастьем, с утра просветлело, осталась только эта непролазная волынская грязь, в которой люди часто теряют ботинки – так хорошо хватает за ноги… Запрягли колебку, потому что от рынка до доминиканов был добрый кусок дороги, а по доскам и кирпичам переход был неудобный.

Костёл, сегодня стоящий развалиной, тогда выглядел замечательно. Едва вошли в него мечникова с дочкой, капеллан, Янаш и служба, тотчас приступили к заутрене и выступил приор с ассистенцией перед алтарь св. Духа…

Заиграли органы, обрадовались души, так как служба была красивой и великолепной. Чуть она закончилась, а кс. Заяц подошёл с дискосом к мечниковой, капеллан, который уже знал все дороги, проводил её к кельи приора. Там его ещё не застали, потому что молился после мессы, но завтрак был готов, а, немного подождав, и кс. Заяц появился с весёлым лицом, приветствуя милых гостей и выражая радость, что их может принять в бедном монастыре.

Приём, однако же, вовсе бедности не выявлял, а, скорее, был роскошным и существенным…

Разговор начался весело…

– Мне вчера мой старый приятель Жудра говорил, – сказал приор, – что вы выбрались в Гродек. Я не хотел верить ушам.

– А это почему, приор добродетель?

– Потому что это самая турецкая граница и сам пресловутый разбойничий вертеп, куда по доброй воле никто бы сегодня не выбрался.

Он посмотрел на пани мечникову, которая просто вынимала из розенки сливки, но на её лице он не заметил знака малейшего беспокойства.

– А! Отец мой, – сказала она, смеясь, – страхи не ляхи…

Издалека всё страшно, но мы как-то, хоть и женщины, имеем храбрые сердца и не тревожимся, как видите.

Приор посмотрел на Жудру. Жудра на него – плохо…

– Прекрасная это вещь – мужество, – ответил доминиканец, – но напрасно подвергать себя опасности…

– Что же и кто нам сделать может? – спросила мечникова.

– Сперва, и дорога, проходящая по оврагам, не очень безопасна от нападения, – говорил приор, – потом, не хочется мне говорить, но подстароста Доршак в плохой репутации. Народ его подозревает, что он с грабителями Липками заодно…

– Тогда для нас безопасность, – отозвалась спокойно мечникова, – потому что своим панам не даст вреда учинить…

– А вы думаете, что им там рад будет? – спросил ксендз.

Мечникова немного задумалась.

– Это может быть, – проговорила она, – а ну, Божья помощь и опека не допустит плохого. Столько уже проехали дорог, не много осталось, еслибы мы, отступив, вернулись, смех был бы немалый.