И тут маркграф, чтобы продвинуть дело,

К прелестной деве обратился так:

«Гризельда, ваш отец сказал мне ясно,

Что по сердцу ему наш с вами брак.

Надеюсь, на него и вы согласны?

Но торопить вас было бы напрасно:

Коль боязно вам сразу дать ответ,

Подумайте, – к тому помехи нет.

Но знайте, что должны вы быть готовы

Повиноваться мне во всем всегда

И не роптать, хотя бы и сурово

Я с вами обращался иногда,

Не отвечать мне «нет», скажи я «да»,

Все исполнять, не поведя и бровью,

И я вам верной отплачу любовью».

От страха вся дрожа, ему в ответ

Гризельда молвила: «Мне бесталанной,

К лицу ли честь, которой равной нет?

Но то, что любо вам, и мне желанно.

Даю обет вам ныне – постоянно

Послушной быть и в мыслях и в делах,

Отбросив даже перед смертью страх».

«Обету вашему, Гризельда, верю», -

Сказал маркграф, душой развеселясь,

И сразу же пошел с ней вместе к двери

И так сказал толпе, что собралась:

«Есть государыня теперь у вас:

Мою жену, Гризельду дорогую,

Всегда любить и жаловать прошу я».

Маркграф решил, что все свое тряпье

Гризельде сбросить пред отъездом надо,

И приказал, чтоб женщины ее,

Раздев, одели в новые наряды.

Тряпья касаться были те не рады,

Но поспешили выполнить приказ,

И засверкала дева, как алмаз.

Ей расчесавши волосы прилежно,

Они нашли уместным ей венок

На темя возложить рукою нежной.

Никто Гризельду и узнать не мог,

Она сияла с головы до ног.

Длить описание ее наряда

Не буду я, да это и не надо.

Маркграф кольцо надел на палец ей,

Нарочно принесенное из дома,

И на коне, что снега был белей,

Гризельду перевез в свои хоромы.

По всей дороге, радостью влекомый,

Бежал народ. Весь день гудел дворец.

Пока не село солнце наконец.

Рассказ продолжу. Юной маркграфине

Такая прелесть дивная дана

Была с рожденья божьей благостыней,

Что трудно было верить, что она

В крестьянском бедном доме рождена

И выросла среди домашних тварей,

А не в палатах пышных государя.

Любовь она снискала и почет

У всех кругом. Ее односельчане,

С которыми она из года в год

Встречалась и беседовала ране

На улице, в дубраве, на поляне,

Готовы были клясться, что не дочь

Она Яниколы, как день не ночь.

Хоть добродетели была отменной

Она всегда, но ныне добротой

Вдруг засияла необыкновенной

Душа ее, а все слова такой

Приобрели красноречивый строй,

Что вызывала чувство восхищенья

Она у всех людей без исключенья.

Не только в городе Салуццо, – нет,

По всей стране о ней гремела слава,

Все говорили, что от века свет

Очаровательней не видел нрава.

В Салуццо шли толпой тысячеглавой

Мужчины, женщины – и стар и млад, -

Чтоб только на Гризельду бросить взгляд.

Брак заключив, – как будто недостойный,

На деле ж королевский, – жил маркграф

С женой своей счастливо и спокойно.

Да и народ хвалил ее, поняв,

Что был он в выборе супруги прав.

Все славили его за ум отменный,

А это ведь не так обыкновенно.

Не только по хозяйству все дела

В руках Гризельды спорились отлично,

И в управленье краем, коль была

В том надобность, она входила лично.

Все споры подданных своих обычно

Она умела быстро разрешать,

В сердца враждебные елей вливать.

В отъезде ли был государь иль дома, -

Все тяжбы меж баронами она,

Непогрешимой чуткостью ведома,

Кончала миром, – так была умна,

Так в обращении с людьми ровна,