Рабы Парижа - Эмиль Габорио (1868)

В это время ему едва минуло пятьдесят лет, но на вид он казался весьма старше. Среднего роста, сухощавый, лысоватый, с седыми бакенбардами. Глубокие морщины, изрезавшие его сухое лицо с беспокойным выражением глаз, выдавали в нем человека, подверженного глубоким страстям, испытавшего много страданий. Общее выражение его лица было даже скорбным, как бы говоря окружающим, что этот человек уже испил до дна свою горькую чашу страданий и теперь помышляет только о покое в затянувшейся, с его точки зрения, жизни.

Он весьма походил на английских лордов, которые живут не ради жизни вообще, а ради исполняемых ими общественных обязанностей.

Флористан, разумеется, тотчас же исчез, а граф, повернувшись к вошедшему, произнес:

– Извольте объяснить, милостивый государь…

Маскаро, за свою жизнь побывавший в различных положениях, еще никогда не был столь откровенно плохо принят. Его залила волна злости.

«Посмотрим, как тебе дальше удастся сохранять свое спокойствие и важность, жалкий аристократишка», – подумал он про себя.

Сохраняя униженную позу, он пролепетал:

– Конечно, ваша светлость меня не знает, но фамилия вам моя теперь известна, а что касается моего положения в обществе, то я имею контору частных сделок и комиссионерства…

– А, так вы комиссионер, – заметил граф с оттенком скуки в голосе, – вероятно, мои кредиторы распорядились прислать вас ко мне? Но, послушайте, господин… господин…

– Маскаро. ваша светлость, – подсказал тот.

– Маскаро?… Послушайте, господин Маскаро, ведь это же глупо с их стороны; я всегда в срок плачу по своим векселям, ведь это им известно, как и то, насколько я обеспечен. И если я иногда и прибегаю к займам, то только потому, что все мое состояние – земля, доходы с которой иногда задерживаются. Если бы мне потребовался серьезный кредит, то любой торговый дом в Европе счастлив был бы оказать мне эту услугу. Передайте это тем, кто послал вас сюда!

– Прошу прощения, ваша светлость, но я вовсе…

– Какое еще там «но»?…

– Позвольте мне…

– Знаете что? Не рассчитывайте ни на что, заранее предупреждаю, все будет бесполезно! Могу вам сообщить, что в тот день, как моя дочь выйдет замуж за барона Брюле-Фаверлея, я закрываю все свои дела. Я все сказал, милостивый государь.

Это «я все сказал» было так выразительно, что равнялось тому, как если бы граф просто сказал – «убирайтесь».

Маскаро, однако, не трогался с места.

– По поводу этого брака я и нахожусь тут, – заявил он решительно.

Мюсидану показалось, что он ослышался.

– Что вы сказали? – переспросил он.

– Я сказал, что прислан к вам именно по делу о браке вашей дочери и барона Брюле-Фаверлея, – твердо повторил Маскаро.

Услышав это из уст какого-то комиссионера, граф покраснел от злости и отвращения.

– Вон! – произнес он, задыхаясь.

Такого оборота дела Маскаро не предполагал.

– Не думайте, ваша светлость, что я обеспокоил бы вас из-за пустяков. Дело в том, что этот брак грозит многими неприятными последствиями всему вашему семейству.

– А, так вы решили все-таки остаться! – вскричал граф, пытаясь дотянуться до шнура звонка.

– Не вздумайте звонить, – быстро предупредил Маскаро, – вы можете поплатиться жизнью!

Эта угроза окончательно вывела графа из себя. Схватив трость, стоявшую возле камина, он кинулся к Маскаро.

– Остановитесь, граф, вспомните о Монлуи… – произнес плут, даже не моргнув. В эту минуту он вспомнил слова Ортебиза: «Будь покоен, у меня есть средство обуздать его».

Слова эти произвели магическое действие. Граф побледнел, трость выпала у него из рук.

– Монлуи! Монлуи… – бормотал он, словно в бреду.

А Маскаро, насладившись произведенным эффектом, тихо произнес:

– Будьте уверены, ваша светлость, что только опасения за вашу семью вынудили меня прибегнуть к столь крайнему средству, вызвавшему у вас столь тяжелые воспоминания…