Темная игра смерти - Дэн Симмонс (1989)

Приятно было просто лежать и прислушиваться к деловитой суете людей, заполнявших дом. Говард и Нэнси расположились в гостевой комнате, по соседству с моей спальней, которая когда-то принадлежала родителям. Сестра Олдсмит спала на раскладушке рядом с моей дверью. Мисс Сьюэлл бо́льшую часть времени проводила на кухне, готовя для всех еду. Доктор Хартман жил через двор, но, как и остальные, почти всегда находился в доме, следя за состоянием моего здоровья. Калли спал в маленькой комнате за кухней, которая когда-то принадлежала мистеру Торну, но спать ему приходилось не так уж много. По ночам он сидел в кресле у входной двери. Чернокожий юноша занял лежанку, которую мы соорудили для него на задней веранде. Ночью все еще было прохладно, но он не возражал.

Маленький Джастин много времени проводил со мной. Он расчесывал мне волосы, отыскивал книги для чтения и всегда находился под боком, когда мне нужно было послать кого-то с поручением. Иногда я просто отправляла его в свою комнату для шитья, и он сидел там в плетеном шезлонге, наслаждаясь лучами солнца, видом неба за ветками деревьев и ароматом новых растений, которые покупал и рассаживал Калли. Мои фарфоровые статуэтки снова красовались в застекленной этажерке – я заставила негра починить ее.

Было что-то приятное и волнующее в том, чтобы наблюдать за миром глазами Джастина. Его чувства и восприятие были настолько обострены, настолько свободны от каких-либо корыстных соображений, что иногда казались чуть ли не болезненными, и уж конечно, они завораживали. С каждым разом мне становилось все сложнее удерживать свое внимание в пределах собственного тела.

Сестра Олдсмит и мисс Сьюэлл с оптимизмом наблюдали за процессом моего выздоровления и настойчиво продолжали проводить все терапевтические мероприятия. Я позволяла им это и даже отчасти поощряла, хотя не испытывала ни малейшего желания снова начинать ходить, говорить, что означало бы возвращение в этот мир. Однако в какой-то мере обещанное ими улучшение меня пугало, поскольку я понимала, что оно неизбежно повлечет за собой ослабление моей Способности.

Каждый день доктор Хартман осматривал меня, ободрял и проводил необходимые исследования. Сестры купали меня, каждые два часа переворачивали с боку на бок и двигали мои конечности, чтобы суставы и мышцы не костенели. Вскоре после нашего возвращения в Чарлстон они приступили к процедурам, которые требовали активного участия с моей стороны. Я уже могла двигать левой рукой и ногой, но, когда я совершала это, контролировать мое маленькое семейство становилось очень тяжело. Поэтому вскоре мы ввели обычай, требующий, чтобы в течение часа моих оздоровительных процедур все, за исключением сестер, замирали и нуждались в моем внимании не больше, чем лошади в стойле.

К концу апреля я снова стала видеть левым глазом и могла двигать своими конечностями. Я странно ощущала левую половину тела, словно лицо, рука, бок и нога постоянно находились под новокаиновой блокадой, однако неудобств мне это не доставляло.

Доктор Хартман гордился мною. Он говорил, что я представляю собой редкий случай, так как в первые недели после кровоизлияния в мозг функции моих органов чувств были полностью заблокированы. И хотя наблюдалась картина явного левостороннего паралича, признаков пароксизма или нарушений зрения не было.

Тот факт, что я молчала в течение трех месяцев, вовсе не означал, будто доктор заблуждался, полагая, что я не страдаю дисфункцией речи, столь часто встречающейся после удара. Я говорила каждый день – устами Говарда, Нэнси, мисс Сьюэлл или еще кого-нибудь. После длительных бесед с доктором Хартманом я пришла к собственному выводу, почему эта способность не была у меня нарушена.