Любовь к словесности и жажда Бога - Жан Леклерк (1957)

В истоке такого понимания христианской жизни лежит живое сознание человеческой немощи: сознание, основанное, как уже было сказано, на личном опыте. Очень часто оно выражается в словах какой-то щемящей правдивости. Это чувство немощи постоянно присутствует в лексике святого Григория, облекаясь в присущие ему термины и сюжеты53. Истоки немощи человека – в его телесной природе, в первородном грехе, в эгоизме, которому подвержен каждый из нас, постоянно нас подстерегающем и готовом извратить все наши поступки, даже добрые. Этот эгоизм нужно постоянно вытравливать: прежде дел – очищая свои намерения, в ходе дел и по их завершении, – потому что он угрожает нам всегда. Святой Григорий говорит о «тяжести», которая тянет нас к земле. Она свойственна всему изменчивому, преходящему, смертному; она – знак тленности, греха. Именно потому говорят о «тяжких грехах»54. Он описывает и суету, беспокойство, то есть отсутствие внутреннего мира, безмятежности. Последним проявлением этой изменчивости, последним изменением будет смерть, но она уже действует, ведь вся наша жизнь проходит под знаком конечности.

Первым плодом опыта немощи для христианина, если он способен верно его истолковать, может стать смирение, иными словами, отрешение от мира, от себя самого, от греха, осознание своей потребности в Боге. Это и есть сокрушение, которое бывает двух видов: сокрушение, диктуемое страхом, и сокрушение, диктуемое жаждой. Первоначально слово compunctio в светском применении было медицинским термином55: оно означало обострение физической боли, недомогания. Но в христианском словаре оно употреблялось в значении, которое, не утратив связи с первоначальным смыслом, обогатило и возвысило его. Оно начинает означать душевную боль, у которой как бы два начала: с одной стороны – грех и склонность к греху (compunctio paenitentiae, timoris, formidinis), с другой – жажда Бога, богообщения уже в этой земной жизни. Святой Григорий больше других говорит о состоянии некоего смутного обладания, сознание которого не может длиться долго, и, исчезнув, рождает в душе печаль и желание пережить его вновь. «Сокрушение сердца» или «душевное сокрушение» – compunctio cordis, animi – постепенно может стать «сокрушением любви» в разных ее формах (compunctio amoris, dilectionis, contemplationis). Сокрушение – это действие Бога в нас, с его помощью Он нас пробуждает; это удар, шок, «укол», ожог56. Бог словно пронзает нас иглой, ранит (cum-pungere), как бы желая пронзить насквозь. Любовь к миру усыпляет душу; и вдруг, словно ударом грома, она вновь пробуждается и обращается к Богу57.