Любовь к словесности и жажда Бога - Жан Леклерк (1957)

Если видеть христианскую жизнь таким образом, то молитва присутствует повсюду. Святой Григорий описал самые разные ее формы, в том числе наивысшие. По его убеждению, человек стремится к «безграничному свету»84, хотя он к нему слеп85. Слеп по природе, ибо мыслит этот свет в образах, неизбежно материализованных, а значит, ограниченных, тогда как Бог есть дух и не имеет границ. Человек непостоянен, а Предвечный неизменен. Но человек слеп и по грехам своим, которые без конца вынуждают его замыкаться на себе и на худшем, что в нем есть. Однако он может возвыситься над собой (sublevari) Духом Божиим: именно во Святом Духе, «персте Божием», нас касается рука Всевышнего, Он – Податель всех даров и главного дара Божия – Самого Бога86. Человек может лишь желать, готовиться к этому в самоотречении и подвиге, то есть в «делании», читая Писания и размышляя над тайнами Христа – главной целью христианского созерцания. И тогда силой Божественного Духа душа порой возвышается над своим природным свойством одушевления тела, а ум – над обычными способами познания; разум, который на самом деле – лишь один из аспектов духа, «выходит за свои пределы» (transcendit), и мы можем «издали» (de longe) видеть красоту Творца и познавать Его любовью: per amorem agnoscimus87. Такое духовное приобщение – отнюдь не плод усилий рассудка; это вкушение, вкус, мудрость (sapientia), а не знание88. Созерцательное познание – это познание любовью, оно обогащает веру, которой рождено. «Вы познаете, говорю вам, не верой, но любовью»89. «Когда мы любим небесное, мы начинаем познавать то, что полюбили, ведь любовь сама по себе есть знание»90. Однако душа не может долго оставаться на таких высотах: она словно ослеплена зрелищем Божественного, которое ей приоткрывается; Божий свет ее как бы отбрасывает, и она сходит долу, к самой себе, изможденная и словно пораженная могучим ударом (re‐verberatio)91. Она вновь возвращается к своей жизни и к тоске, которая томит ее посреди искушений, а они делаются тем более жестокими и частыми, чем выше она была восхищена. Теперь она утверждается в смирении более глубоком и неколебимом, в смирении, которое рождается знанием Бога: in contemplatione Dei homo sibi vilescit92. Такое смирение деятельно (vilescit); оно – не принцип, а опыт, который должен осуществиться. Оно касается, прежде всего, бытия, а не обладания: дары Божии не могут стать предлогом для самопревозношения, а природные дары – тем более: «Помышляйте в себе не о том, что у вас есть, а о том, что есть вы»93. Душа, просвещенная Божьим светом, знающая Бога, ощущает все, что есть в ней нечистого и противного Его воле, и так она утверждается в смирении, то есть в том самом состоянии, которое было и началом, и условием ее пути к Богу.