Непристойные предложения - Уильям Тенн (2018)

Я ждал, пока он воздавал должное этой странной штуке под названием сценарий, который требовался для получения стерео, которое, в свою очередь, требовалось для того, чтобы у нас появилась культура и цивилизация. Скоро, скоро у нас будут жилища, совсем как это могучее укрытие, в котором я сидел. Скоро мы получим трубчатое оружие вроде того, которым воспользовался робот, когда я пришел…

– Как насчет этого? – внезапно спросил он. – Учти, это не готовый продукт – я импровизирую, просто примериваюсь. Сроб встречает мленба, ткан теряет гуура, флин получает блапа. Звучит? Только не могу впихнуть сюда нзреда.

– Я координирую.

– Точно, ты координируешь. Так оно и есть. Сроб встречает… Помолчи! Тебе полагается изредка говорить «да». – Он пробормотал несколько слов роботу, и тот подошел к моему стулу. – Бронзо отведет тебя в проекционную. А я еще подумаю.

Больно ударившись о пол, я приготовился следовать за роботом.

– Выходит жесткая любовная история, – рассуждал за моей спиной Шлестертреп. – Так и вижу. Вроде трехмерных шахмат, где все пешки бегают как попало, а королева возникает из киберпространства и скрывается в нем. Интересно, есть ли у этих картофельных ростков религия. Доброе, благочестивое стерео никогда не повредит… Эй! У вас есть религия?

– Да, – ответил я.

– И в чем же она заключается? То есть во что, так сказать, вы верите? В двух словах, философию отложим на потом.

Выждав период времени, на мой взгляд, равнявшийся «изредка», я очень осторожно ответил:

– Да.

– А? Хватит ломать комедию. Только потому, что я велел не спорить со мной, когда я думаю вслух… Не валяй дурака, когда я задаю прямой вопрос!

Я извинился и попробовал объяснить мою кажущуюся дерзость с позиции незамысловатых условий, в которых живем мы, плухх. В конце концов, когда всполошенный ткан предупреждает семью, что в ее направлении мчится стая стринтов, никому в голову не приходит воспринять послание иначе чем буквально. Для нас коммуникация – в первую очередь способ передать информацию, существенную для выживания: она должна быть четкой и определенной.

Человеческая же речь, будучи продуктом цивилизованной расы, – словно дерево, несущее множество различных плодов. И, как мы обнаружили к нашему прискорбию, найти среди них пригодный в пищу бывает нелегко. Например, эти разрушающие ум непостижимости, которые люди называют каламбурами…

Шлестертреп отмахнулся от моих объяснений.

– Тебе жаль, и я тебя прощаю. Итак, во что вы верите по части жизни и смерти?

– Мы ни во что не верим, – медленно объяснил я, – поскольку еще ни один плух не вернулся после смерти, дабы поведать нам о ее возможностях. Однако по причине трудностей, с которыми мы сталкиваемся в единственной известной нам жизни, а также в силу ее прискорбной краткости, нам нравится думать, что нас ждет хотя бы одно дополнительное существование. И потому мы не столько Верим, сколько Надеемся.

– Для животного без языка ты весьма болтлив. И на что вы Надеетесь?

– На то, что после смерти мы окажемся в огромном мире, состоящем из мелких морей, болот и гор. Что весь этот мир будет покрыт розовой травой, которая так нам нравится. Что со всех сторон, куда ни кинешь оптический орган, не будет никого, кроме плухх.

– И?

– Больше ничего. Такова наша Надежда: обрести – в этой жизни или в следующей – землю, где будут только плухх. Дело в том, что плухх – единственные существа, которые точно не едят плухх. Мы думаем, что будем очень счастливы в одиночестве.

– Для быстрой халтуры маловато. Жаль, что вы не верите в бога, который требовал бы от плухх живых жертвоприношений. Но, надо полагать, ваша жизнь и так достаточно трудна. Иди смотри стерео. Я что-нибудь придумаю.