Непристойные предложения - Уильям Тенн (2018)

Поэтому Рабд, не сходя с места, убил из бластера уродливое, мерзкое, ужасное плоскоглазое существо. Поднял свою невесту любящими щупальцами. И отправился домой как герой-триумфатор.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Через два дня после Рождества 1954 года женщина, с которой я жил и на которой хотел жениться, приготовила для меня превосходный ужин с разнообразными острыми приправами. Два часа спустя меня увезли в больницу с кровоточащей язвой. У меня как писателя без трудового договора не было какого-либо медицинского полиса; пришлось полностью опорожнить мой и без того небольшой счет в банке, чтобы ко мне отнеслись чуть лучше, чем к бездомному, взятому с улицы.

Весть быстро разнеслась по сообществу писателей-фантастов Нью-Йорка, однако по какой-то причине всем рассказывали, что я поступил в больницу Сент-Винсента на регулярный осмотр. В результате научные фантасты приходили тем вечером в мою палату со всякими смешными подарками и солеными шуточками, лишь на месте узнавая о моем гораздо более серьезном состоянии. Например, пришли Гарри и Джоан Гаррисон, держа в руках по лилии, и с ужасом узнали, что доктора обсуждают вопрос, следует ли идти на опасное незамедлительное хирургическое вмешательство.

После совещания доктора решили отложить операцию, если за ночь кровотечение не усилится. Затем один за другим люди, толпившиеся вокруг моей кровати, стали расходиться, извиняясь за свое несерьезное появление. Последней, кто ушел, была та женщина, с которой я планировал провести остаток своей жизни. Она наклонилась ко мне, почти прижав к моему уху свой теплый влажный рот.

Сейчас я уже точно знаю: когда писатель вспоминает событие, произошедшее пятьдесят лет назад, нельзя ждать от него дословной передачи каждого эпизода. Поэтому я прошу читателей помнить две важных вещи. Первое – большую часть моей жизни на этой планете меня сопровождало и благословение, и проклятие – я помнил практически все, вплоть до мельчайших деталей. А второе – она так донесла до меня свою мысль, что ее слова глубоко врезались мне в память.

– Дорогой, – сказала она с невероятной теплотой и влажным придыханием в голосе. – Это правда, что у тебя совершенно не осталось денег?

– Еще бы! – ответил я ей. – Мой брат Морт полностью очистил мой банковский счет, чтобы меня приняли сюда. Я не знаю, как оплачивать съемное жилье в следующем месяце. Что уж говорить о счете хирурга, если вдруг они решатся на операцию.

– Так я и думала, – все еще тепло и влажно выдохнула она. – Теперь, любовь моя, внимательно послушай меня. Ты оказался на самом дне – физически, психологически и финансово. Мне здесь больше нечего ловить. Поэтому я ухожу. Прощай, дорогой.

Я наклонил голову и с трудом повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Эй, – сказал я, – ты, наверное, шутишь?

– Ах, не будь таким эгоистом, – сказала она, стоя у двери. – Попытайся взглянуть на все моими глазами. Прощай!

Затем она подняла правую руку и дважды мне помахала, закрыла за собой дверь и ушла.

Я сел в кровати. Я долго и упорно смотрел на закрытую дверь. Затем снял трубку и позвонил Горацию Голду, редактору «Гэлэкси» (Galaxy). (Гораций страдал агорафобией и редактировал журнал прямо в своей квартире, располагавшейся в Питер-Купер-Виллидж.)

Гораций уже слышал, что со мной произошло.

– Послушай, – сказал он, – все говорят, что у тебя трудности и совершенно нет денег. Завтра я выпишу чек на пятьсот долларов. Можешь попросить кого-нибудь забрать этот чек около одиннадцати утра. Я только хочу… Я хочу, чтобы ты написал короткую новеллу на десять тысяч слов, которая должна быть очень и очень смешной. Хорошо?

– Спасибо, Гораций, – ответил я. – Так я и сделаю. Если выживу.

– Конечно, – согласился он. – Если выживешь. Но не забудь. Повесть должна быть очень и очень смешной.