Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

Но Недди разбивал стены, словно невменяемый. В работный дом принимали только совсем неимущих. Чтобы попасть туда, Райаны должны были выйти из списков поместья и стать «бездомными нищими». Позже сюда придет чиновник, который и подтвердит, что у них больше нет жилища.

Я предложила им оставить младших детей у нас. Возможно, Недди и Тесси могли бы пойти… Я не сказала «побираться», но Тесси поняла меня без слов. Она и слышать об этом не хотела, как не хотела и отпускать Мэри. Девочка была ей нужна. Близнецы слушались только ее, да и сама Мэри не бросит младших братьев.

Недди сказал, что мог бы отнести тело младенца Тэдди в работный дом, чтобы доказать свою нужду.

Вдруг Альберт воскликнул:

— Пэдди!

В дверях действительно стоял наш сын и испуганно глядел на маленький труп.

Райаны ушли в тот же день.

— Сегодня вечером мы наконец поедим, — сказала Тесси.

Потом Пэдди никак не мог уснуть. Майкл сидел с ним, гладил его по спине и говорил, что солдаты сражаются еще ожесточеннее, если их товарищ пал в бою. И он, Пэдди, должен вести себя особенно отважно — в память о Тэдди. Пэдди все время кивал и в конце концов уснул.

* * *

Через неделю после этих событий, в канун Самайна, Пэдди, казалось, решил окончательно замучить Джеймси разговорами о еде.

— Я хорошо помню то время, когда мы каждый день ели по три раза, — говорил он брату. — Я мог взять столько картошки, сколько хочу, а мама еще приговаривала: «Давай, возьми еще, мой крепкий сынишка!»

— Ты все врешь, Пэдди, врешь! Он ведь врет, мама, правда? Три раза в день? Он все врет!

— Такое было, Джеймси, — сказала я. — Ты же и сам помнишь яблоки и орехи, которые у нас были на прошлый Самайн, не так ли? А тот великий пир на острове Мак Дара?

— Да, я помню, мама.

— И у нас снова будет столько еды.

— Но я все равно лучше его помню нашего дядю Патрика и еще Ойзина, — не унимался Пэдди.

— Я тоже помню Ойзина, — ответил Джеймси.

— Конечно помнишь.

За этого молодого жеребца Майкл и Оуэн Маллой выручили у покупателей из Байни два фунта. Почти даром — ведь Ойзин не был рабочей лошадью. Его растили для скачек. То были не деньги за такого коня.

— Но я помню, как Ойзин еще только-только родился. Ты этого не застал, Джеймси. Это было в прежние времена, когда ты…

— Все, прекрати, — оборвала его я. — А ты, Джеймси, посиди с Бриджет и дай ей немного крапивного чая. И себе возьми тоже. Так вы согреетесь.

— Чай не согреет, мама, — возразил Пэдди. — Он проходит сквозь меня, а потом только задница очень болит.

— Пойдем, Пэдди, — сказала я. — Посмотрим, как там твой отец.

Мы вышли из дома и остановились на возвышенности.

— Пэдди, зачем ты дразнишь Джеймси? Почему ты решил, что у него нет своих воспоминаний?

— Потому что он еще слишком маленький, чтобы по-настоящему что-то запомнить. А вот я — нет. Я знаю, как это, когда у тебя набит живот. Когда я говорю, что он этого не знает, он начинает спорить, говорит, что знает, и напрягает свою память. От этого ему кажется, что живот его не такой пустой, а немножко полный… Понимаешь?

— Понимаю, a stór.

Мы стояли на холме и высматривали внизу Майкла. Дорожные работы все-таки начались два дня назад, но Майкл был настолько слаб, что я опасалась, как бы он не свалился, поднимаясь в гору.

Если бы работа эта появилась в августе, сразу после беды… Тогда он был намного сильнее. А эти первые три месяца… Если бы не золотые монеты Патрика, разве выжил бы хоть кто-то из нас?

Из-за высоких цен на еду деньги Патрика ушли очень быстро. В этом году уже не было дешевой кукурузной муки, хотя склады береговой охраны были забиты ею под потолок. Капитан Андерсон рассказывал моему отцу, будто Тревельян заявил, что Пиль ошибался, продавая ее так дешево в прошлом году, и вообще остановил торговлю, так что мука осталась.

— Ради чего? — спросил отец.