Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Возделывай землю, играй на своей волынке, разъезжай на своей рыжей лошади-банши, — сказал Джонни Лихи, — но никогда не делай при Джоне Кили никаких заявлений о погоде. Это приносит неудачу.

Я догнала отца.

— Он научится, папа, и обязательно все поймет. А здесь… — Я взяла его за руку. — Посмотри, папа, — это же волшебный форт. Бабушке тут понравится. Оуэн Маллой сказал, что когда-то в старину здесь была крепость — Ráth of ún, от которой пошло название всего прихода — Рахун. А это означает, что место это, конечно, счастливое. А еще, папа, здесь есть святой источник. — Я показала ему глубокое отверстие в углублении на склоне холма, огороженное невысоким каменным забором. — Родник Святого Джеймса.

— Моего деда звали Джеймс, — сказал отец.

— И здесь будет жить еще и малыш Джеймс, если ты разрешишь нам пожениться. Папа, я очень люблю Майкла. Он хороший и честный человек. Он молится, не пьет, почти… ну, не так чтоб уж очень, и еще…

— Все, довольно, Онора. Ты можешь выходить за него замуж, только скажи своему мужу, чтобы он при мне никогда не говорил о погоде, а еще чтобы не упоминал кроликов и лис.

— Он не будет! Спасибо, папа! Спасибо!

* * *

Народ целыми таунлендами выходил приветствовать нас, когда мы спускались по дороге в Баллимони к побережью и заходили в Барну. Здесь уже разнеслась молва — один из наших выиграл Голуэйские скачки. Люди из Рашина, Каппе, Деррилони, Траски Восточного и Западного, Баллибега, Лачли и Корболи стояли в летних сумерках и радостно окликали нас.

— Может, это Рыжий Хью[28] вместе с Дикими гусями[29] прибыл спасти нас? — донеслось до меня.

Многие выкрикивали боевые кличи ирландской бригады: «Faugh-a-Ballagh!» и «Помните Фонтенуа!»

Когда я ехала на Чемпионке перед Майклом, чувствуя, как он обнимает меня руками, которыми держал поводья, то ощущала себя королевой армии победителей, которая машет своим освобожденным подданным. Долгие столетия, когда угнетатели таскали нас за чубы, были забыты. Мы снова были великим народом. Победа.

* * *

В тот вечер на шумной вечеринке у нас дома наши барнские соседи познакомились с людьми из Аскибуоя/Рахуна. Жена Оуэна, Кати Маллой, принесла немного раннего картофеля, только что выкопанного, чтобы моя мама приготовила его.

Кати была спокойной женщиной со светло-каштановыми волосами и темными глазами, по ее словам, на пять лет младше Оуэна. У нее было двое сыновей — Джо и Джон Майкл шести и четырех лет — и двухлетняя дочка Анни.

Мне нравилось, как она улыбалась Оуэну, когда тот объяснял рыбакам, что официальное название их таунленда — Рахун и что приход носит такое же название.

— Что приводит к некоторой пу-та-ни-це, и это вовсе не плохо. Потому что так нас находят, только когда мы сами этого хотим.

— Учителем у него был человек, изъяснявшийся витиевато, как на латыни, и с тех пор он имеет слабость к длинным словам, — шепотом сообщила мне Кати, когда мы разминали в пюре немного масла от коровы Дуайеров — последней в их таунленде, как сказала она.

— Что ты там говоришь, Кати? — спросила у нас за спиной какая-то маленькая женщина с рыжеватыми волосами. — Я не расслышала.

— Я сказала: «Как замечательно, когда рыбаки и фермеры собираются вместе», — ответила Кати.

— Я бы сказала, давятся вместе в толчее.

Женщина положила руку на колесо бабушкиной прялки и принялась крутить его. Увидев это, бабушка подошла к ней и остановила колесо. Женщина пожала плечами и ушла.

— Это Тесси Райан, — объяснила Кати. — Райаны — они голоштанные. Муж Тесси, Недди, работал у Оуэна по хозяйству, а в определенные дни отрабатывал у лендлорда.

Кати предупредила меня, чтобы я поменьше говорила в присутствии этой женщины, потому что она все перекручивает. Недди Райан тоже был маленьким. У них обоих были подвижные, нервно подрагивающие носы, отчего они, по словам Кати, напоминали ей двух кроликов.